По свидетельству одного из близких знакомых Брюсова П.Перцова, стихотворение было написано после длительного разговора о только-только появившихся первых стихах Блока. Та, которую они видят и слышат, - это Вечная Женственность, Прекрасная Дама, Мировая Душа. Услышать ее - значит приобщиться к некоему иррегальному свету, который озарит душу поэта поведет ее за собой, даст возможность достичь высшего знания и высшей гармонии, очищения души. Эти мистические упования рационалист Брюсов разделить никак не мог. Поэтому он рисует себя за оградой, говорит о непонятном свете, о том, что напрасно ищет не небе звезду, что не в силах сорвать тяжелые запоры, чтобы проникнуть в храм, где твориться священное действо. “Младшим” было написано в начале 1903 года, когда едва начиналась литературная жизнь этих писателей. Пока это еще не выявленное, не прояснившееся противостояние, но сам факт внутреннего разъединения говорит о многом.
Если от “младших” Брюсова отделяет их мистицизм, нездешний свет, который они стремятся ощутить и увидеть, то не более близким ему, по сути дела, оказывается к этому времени и один из старых его сподвижников - К.Бальмонт. Нераскрытая оппозиционность Брюсова ясно читается в послании к нему:
Будь же тучкой бесполезной,
Как он лови закат!
Не ищи, где жаждет поле,
На раздумья снов не трать.
Нам забота...
Это многозначительное “нам забота” говорит о том, что Брюсовым уже осознано отличие его пути , его творчества от пути и творчества Бальмонта. Он еще не судит его, еще признает его право на безответственность, интуитивность, как “другу и брату” посвящает ему сборник “Urbi et Orbi”, но уже ясно понимает, куда тот идет.
Роковые семена эстетизма, которые изначально были заложены в символизме, давали всходы. Они вели к общественной индифферентности стиха, к погруженности в бездну субъективности, индивидуализма и мистики. Это не могло не тревожить Брюсова. Он еще не пришел к рубежу, за которым начинается размежевание с былыми союзниками, но уже близок к этому.
Брюсов ощущает себя одиноким в символистском движении. Отчасти и из этого рождается его странное и неожиданное признание:
Желал бы я не быть “Валерий Брюсов”...
Поэт Валерий Брюсов- декадент, метр едва народившегося символизма, уже стал некой маской, существующей независимо от человека, ее носящего. Так пока глухо и слабо, преимущественно в оценке своего личного места в символизме, личных взаимоотношений с другими его сторонниками и адептами, начинает зреть внутренний кризис в этом движении. И первым ощутил это Брюсов.
Среди писателей-символистов книга Брюсова “Urbi et Orbi ”получила восторженную оценку. Правда, преимущественно это были эмоциональные восклицания, рожденные непосредственным впечатлением. Но наиболее чуткие уловили ту особенность сборника, которая выводила его из рамок обычных норм “нового искусства”. Особенно остро почувствовал это Блок. Рецензируя сборник, он писал: ”Рассуждение о совершенстве формы и т.п. - представляется нам по отношению к данной книге общим местом. Едва ли кто решится упрекнуть Брюсова с этой стороны... Анатомируя книгу с другой точки зрения содержания..., мы могли бы указать на самый общий принцип -”волю к жизни”, о котором ясно говорит вступление”. Заключая свои заметки, Блок делал следующий вывод: “Книга “Urbi et Orbi”, превзошедшая во всех отношениях предыдущие сборники стихов Брюсова, представляет собой важный и знаменательный литературный факт. Беспочвенное декадентство осталось далеко позади, и путь к нему окончательно загражден..”.
“Воля к жизни”, что Блок выделил как главное в сборнике, действительно, необычайно ощутима:
Здравствуй, тяжкая работа,
Плуг, лопата и кирка!
Освежают капли пота,
Ноет сладостно рука!
Счастье работы, сладостное чувство удовлетворения свершенным, желание идти дальше - все это ясно сочетается в стихотворениях “Работа”, “Блудный сын” и многих других. Тяжким повседневным трудом представляется Брюсову и само поэтическое творчество. Именно здесь появляются поставленные эпиграфом к реферату строки, где муза была уподоблена волу.
Примечательно и то внимание , которое Брюсов уделяет “мгновениям жизни”. Целый раздел в книге он называет “Картины”. Это стихи о рассветных часах в городе, о впечатлении от случайно встреченной женщины, о скачках и т.п.
Случайный мимолетный разговор прохожего с рабочим, возводящим стену, явился сюжетной основой для знаменитого стихотворения “Каменщик”. За скупыми резкими словами:
-Эй, берегись! под лесами не балуй...
Знаем все сами, молчи!-
обращенными к прохожему, пытающемуся просвещать рабочего, встает образ уже не просто угнетенного и подавленного народа, а народа, набирающего силу, готового подняться на борьбу со своими врагами.
Это было явное осознание классового противостояния в современном обществе, приближение к пониманию тех общественных коллизий, которые проявились в грандиозном размахе революции 1905 года.
Конечно, Брюсову было далеко до понимания сути надвигающейся революции, ее причин и движущих сил, но его чуткий и все более обостряющийся социальный слух позволял ему улавливать гул готовящихся событий, его зрение позволяло ему видеть зарницы близящейся общенародной грозы. Его она не пугала, не вызывала желания спрятаться, переждать, отсидеться где-нибудь в тиши и покое. Он принимал и признавал если не закономерность, то общественную оправданность того взрыва, к которому близилась страна.
В конце 1905 года, в разгар вооруженного восстания в Москве, на прилавках книжных магазинов появилась очередная книга стихов Брюсова “Stephanos” (“Венок”).
Из ножен вырван он и блещет вам в глаза,
Как и в былые дни, отточенный и острый.
Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза,
И песня с бурей вечно сестры.
Этими строками начато стихотворение “Кинжал”, открывающее в сборнике раздел “Современность”. Ясная четкая гражданственность видна в характеристике, которую поэт дает существующему строю жизни, в настойчивых утверждениях своей причастности к происходящему. Брюсов повторил заглавие знаменитых лермонтовского и пушкинского стихотворений и еще более подчеркнул эту связь, взяв эпиграф из лермонтовского “Поэта”, в котором несколько поколений русских читателей видели одну из вершин русской гражданской поэзии. Такой подчеркнутый возврат к данной традиции после всех декадентских речений о “новых шагах” и “разрыве связей” был наполнен большим общественным смыслом.
Здесь в полной мере сказалось воздействие, которое оказало на Брюсова развитие общественно-политической ситуации в России. Если начало и первые месяцы русско-японской войны он встретил обычными для либеральной печати стихами, отмеченными псевдопатриотическими нотами, если, обращаясь к борцам против царизма, он восклицал: ”Теперь не время буйным спорам”,- призывая на время оставить внутреннюю борьбу, то Цусима, унизительные итоги войны и -главное- стремительный рост революционного движения помогли Брюсову осознать смысл происходящих событий.
Хотя Брюсов имел возможность близко наблюдать многие революционные события в Москве, но не видел и не знал многого.
В его стихах, посвященных революции, напрасно искать отражения конкретных событий , реальных случаев, образы восставшего народа. Революция предстает в грандиозных, но отвлеченных картинах. И причина здесь была не только в склонности Брюсова к приподнятому, несколько экзальтированному, декламационному письму. Дело было в самом понимании революции.
Она представлялась Брюсову взрывом стихийных сил, природным катаклизмом. В “Грядущих гуннах” - наиболее развернуто и полно раскрывающих его отношение к революции и понимание ее смысла, своего рода его личном манифесте- эта сила революции рисуется в виде некоего неопределенного вала. Откуда он возникает, кто его составляет - неизвестно. Кажется даже, что эти естественные вопросы перед поэтом не встают. И в тоже время этот вал, движущийся “по еще не открытым Памирам”, не вызывает в нем ни страха, ни ненависти. Он признает его закономерность и законность. Смести, сломать, разрушить, уничтожить - вот главный смысл революции, каким он виделся Брюсову. Что будет дальше, какой конкретный мир возникнет на развалинах прошлого, как он будет реально построен - все это представлялось Брюсову в весьма абстрактном виде.
В наибольшей степени сбивчивость и противоречивость взглядов Брюсова этого периода выявилась в его литературно-критических суждениях, в его размышлениях о задачах и целях искусства. С 1904 года начал выходить журнал “Весы” - основной орган русского символизма. Реальным главой этого издания на ряд лет становится Брюсов. В первом номере журнала появилась статья Брюсова “Ключи тайн”, воспринятая как манифест символизма, которую многие годы, когда сам автор уже отошел от этих идей, адепты и эпигоны символизма любили приводить в обоснование своих взглядов. “Искусство начинается в тот миг, -писал Брюсов,- когда художник пытается уяснить самому себе свои темные, тайные чувствования. Где нет этого уяснения, нет художественного творчества... Искусство только там, где дерзновенье за грань, где прорывание за пределы познаваемого”. Правда, сам Брюсов был далек от тех крайних выводов, которые делали из этих его положений иные символисты. Для него было главным показать отличие науки от искусства, выявить и Объяснить присущие искусству специфические формы и способы познания действительности.
И сильные и слабые стороны взглядов Брюсова сказались на позиции, которую он занимал в литературной борьбе тех лет, на его положении в символистическом лагере. По мере развития и укрепления мистических тенденций во взглядах таких его соратников, как А.Белый, С.Соловьев, Брюсов в среде сторонников “нового искусства” ощущал себя все более обособленным и одиноким. Брюсов, правда, продолжает оставаться практическим руководителем “Весов”, где тот же Белый развивает свои взгляды. Брюсов по-прежнему играет главенствующую роль в издательстве “Скорпион”, где также появляются книги, в которых проповедуется столь несозвучные ему идеи и взгляды. Полемика Брюсова с “младшими” символистами еще редко обнаруживается публично. Но все чаще произведения “нового искусства” вызывают у Брюсова открытое неприятие. В выступлениях Брюсова все чаще начинает звучать едкая ирония по поводу все более широкого круга декадентских явлений, обнажается их хилое нутро, отсутствие самостоятельной мысли самостоятельной мысли, подражательность, перепевы взятых напрокат из модных журналов банальностей модернистского толка, позерство, дешевая игра в модернизм - все то, что пышно расцвело во второй половине девяностых годов.
В 1908-1909 годах Брюсов выпустил трехтомное собрание своих стихов “Пути и перепутья”, объединив в нем предшествующие сборники. Последний, третий том составил новый сборник “Все напевы”. Это было неслучайное издание. Этим изданием Брюсов как бы подводил итог и открывал новый этап в своем творчестве. “Третий том я считаю последним томом “Путей и перепутий”, -писал он в предисловии.- Эти “пути” пройдены мною до конца ,и менее всего склонен я повторять самого себя. Я уверен, что в поэзии, и не только русской поэзии, есть еще бесконечное число задач, никем не решенных, тем, почти не затронутых, и средств, совершенно не использованных”.
Это переходный характер ясно ощутим во “Всех напевах”. По преимуществу это развитие и как бы завершение тех тем , которые поднимались в его поэзии на протяжении предшествующего десятилетия.
Новый этап поэтического пути Брюсова после распада символистской группы отмечен тремя сборниками: “Зеркало теней” (1912), “Семь цветов радуги”(1916) и “ Девятая Камена” (1917, при жизни автора издан не был). Самым значительным и художественно совершенным из них был первый - “Зеркало теней”. Читателя, привыкшего по прежним книгам Брюсова к несколько приподнятой, ораторски полнозвучной речи, поражало здесь необычное прежде спокойствие, какая-то задумчивость, пристальное внимание к детали. Психологическая напряженность, драматизм, даже трагичность некоторых (особенно любовных) стихов этой книги не оставляет ощущения экзальтированности, искусственной взвинченности.
И вновь, и вновь твой дух таинственный
В глухой ночи, в ночи пустой
Велит к твоей мечте единственной
Прильнуть и пить напиток твой.
Вновь причастись души неистовой,
И яд, и боль, и сладость пей,
И тихо книгу перелистывай,
Впиваясь в зеркало теней...
Так отозвался этот сборник в душе А.Блока.
Знаменательно в этом сборнике обращение Брюсова к теме родины. Она звучит и в пейзажных стихах, и в прямых публицистических обращениях, в его подчеркнуто торжественном “Родном языке”. Здесь исток того важнейшего положения, которое, видимо, несколько позже с такой четкой определенностью было сформулировано поэтом: “Пусть спорят с тобой другие, поэт всегда связан с народом. Ему нет жизни вне народа. Он жив, пока жив народ и им созданный живой язык. Поэт! повинуйся народу, ибо без него ты только музейная редкость”.
Вместе с тем, даже в этом сборнике - одном из лучших в поэтическом наследии Брюсова - заметна и определенная скованность, заданность отдельных строф и поворотов поэтической мысли, чрезмерная литературность. Поэт как бы разлагает мир на составные части и пытается с равным вниманием и беспристрастием исследовать каждую из этих частей, каждую ее грань. Он как бы стремится еще что-то понять, еще узнать, чего-то достигнуть.
Отправившись на фронт от одной из самых распространенных газет “Русские ведомости”, Брюсов публикует большое число корреспонденций и статей, посвященных военным вопросам. Лжепатриотический угар быстро проходит, война все больше предстает Брюсову в своем отвратительном обличии. У него возникают острокритические стихи (“Орел двуглавый”, “Многое можно продать..” и др.), которые , естественно, остаются тогда ненапечатанными. Как свидетельствует вдова писателя И.М Брюсова, в мае 1915 года он “окончательно возвратился глубоко разочарованный войной, не имея уже ни малейшего желания видеть поле сражения”.
Отчаявшись найти темы реальные, волнующие, почувствовать и передать всю полноту жизни, он все больше погружается в бездну “творения стихов”. Он ищет особо изысканные рифмы, создает стихи самой диковинной и редкостной формы. Он создает старофранцузские баллады, пишет стихи, где все слова начинаются на одну букву, пытается возродить формальные приемы поэтов александрийской эпохи. Он достигает исключительной технической изощренности. Многие современники вспоминают, как их ошеломлял импровизационный талант Брюсова, умевшего мгновенно написать классический сонет. В этот период он создает два “венка сонетов”. Выпускает несколько позже сборник “Опыты”, где стремится представить самые разнообразные и сложные способы рифмовки и стихотворные размеры.К этим годам относится и один из самых грандиозных его поэтических замыслов - “Сны человечества”. Он возник у Брюсова еще в 1909 году ,но окончательно оформился в 1913. Брюсов намеревался представить, как он сам писал, ”душу человечества, насколько она выражалась в его лирике. Это не должны быть ни переводы, ни подражания, но ряд стихотворений, написанных в тех формах, какие себе создали последовательно века, чтобы выразить свои заветные мечты”. Даже по первоначальным планам “Сны человечества” должны были составить не меньше четырех томов, около трех тысяч стихотворений. Со свойственным ему максимализмом Брюсов намеревался представить все формы, которые прошла лирика у всех народов и во все времена. Это издание должно было охватить все эпохи от песен первобытных племен до европейского декаданса и неореализма. Этому исполинскому замыслу не суждено было завершиться.
Тогда же Брюсов выполняет одно из крупнейших и известнейших своих переводческих предприятий - подготовку обширной антологии армянской поэзии. По совету М.Горького, к нему в 1915 году обратились представители Московского армянского комитета с просьбой взять на себя организацию и редактирование сборника переводов армянской поэзии, охватывающего более чем полуторатысячелетнюю ее историю. В 1916 году вышел сборник “Поэзия Армении”, большая часть переводов в котором была выполнена им. По сути дела, это было первое знакомство русского писателя с историей армянской поэзии от народных песен до современности. Роль Брюсова в пропаганде армянской культуры не ограничилась этим. Он выпустил также обширный труд “Летопись исторических судеб армянского народа”, был автором ряда статей, посвященных деятелям армянской культуры. Все это принесло Брюсову высокое признание. В 1923 году ему было присвоено почетное звание народного поэта Армении.
В эти годы происходит все дальнейшее сближение Брюсова с М.Горьким. Он участвует в журнале “Летопись”, в ряде других литературно-издательских начинаний, инициатором которых был Горький. В январе 1917 года Горький писал ему: ”Мне кажется, что нам - судьба работать вместе...”. Это сотрудничество двух мастеров, их близость с особой рельефностью проявилась в период революции. Революционные события 1917 года Брюсов принял с восторгом. Сразу же после февральской революции он активно включается в общественно-политическую деятельность, выступает как публицист, пишет целые цикл стихотворений. Сразу же после Октябрьской революции он включается в активную работу. Его общественный темперамент разворачивается в полную силу. Когда значительная часть интеллигенции отшатнулась от большевиков, когда многие давние литературные соратники Брюсова начали злобную антисоветскую кампанию в печати, а другие, даже не выступая открыто против, чурались рабоче-крестьянской власти, Брюсов сразу занял место в числе тех лучших представителей отечественной творческой интеллигенции, кто сразу же встал на сторону победившего народа.
За семь послереволюционных лет Брюсов выпустил пять небольших сборников: “Последние мечты”(1920), “В такие дни”(1921), “Миг” (1922), “Дали” (1922), “Меа” (1924). Стихи, вошедшие в эти сборники, не оставляли никаких сомнений в том, что поэт принял революцию всей душой. В своих стихах Брюсов создает образ нового, строящегося мира. Он видит в нем осуществление лучших идеалов человечества, воспевая волю и силу народа, способность противостоять любому врагу, преодолеть разруху.
Последние поэтические сборники Брюсова примечательны тем, что в них появляются разделы своеобразных стихов, которые сам автор именовал “научной поэзией”. Это была давняя идея Брюсова, он развивал ее еще в конце 90-х годов.
Рядом с проникновенными и глубокими стихами о революции, с тонкими лирическими строками в его поздних стихах все же немало рассудочности и книжности. Последний период его творческого пути не отмечен столь же значительными художественными достижениями, как первые годы. Больших творческих удач в эти годы он добивался , пожалуй, в другой области - в исследовательских и литературно-критических работах.
Брюсов внес огромный вклад в строительство новой, советской культуры. Вскоре после переезда Советского правительства из Петрограда в Москву он пришел к наркому просвещения А.В.Луначарскому с предложением о сотрудничестве и быстро стал одним из активнейших работников Наркомпроса, в сферу деятельности которого входило тогда не только собственно просвещение, но, по сути дела, вся культурная работа в стране. Брюсов становится заведующим Библиотечным отделом этого наркомата (раньше, еще в 1917 , он начал руководить Всероссийской книжной палатой), в 1919 году - заместителем , а несколько позже заведующим Литературным отделом наркомпроса. Он возглавляет журнал “Художественное слово”, его статьи, рецензии и обзоры регулярно появляются на страницах ведущего литературно-критического журнала того времени “Печать и революция”. Одно время председатель , потом почетный член Всероссийского союза поэтов, он был неизменным участником, а во многих случаях и председателем всевозможных литературных вечеров, поэтических концертов, выступлений, дискуссий, диспутов, обсуждений.
Брюсов придавал особенное значение воспитанию молодого поколения советских писателей, видел в этом одну из самых главных своих задач. Он считал, что обучить человека, не обладающего талантом, литературному мастерству нельзя, но дарование можно развить.
В декабре 1923 года Брюсову исполнилось пятьдесят лет. В день юбилея, 17 декабря, в Большом театре состоялось торжественное заседание. Событие по тем временам необычайное, показывавшее то внимание и уважение, которое отдавало молодое советское правительство маститому поэту. Доклад на юбилейных торжествах сделал Луначарский.
Брюсов был полон новых замыслов. В его архиве, среди его бумаг сохранилось немало проектов - и творческого, и литературно-издательского, и организационного характера. Но реализовать их ему было не суждено. Меньше чем через год после того, как торжественно отмечался его полувековой юбилей, 9 октября 1924 года он умер.
Страницы: 1 2
