Из художественных средств, раскрывающих характер персонажа Достоевского, не меньшую, а порой большую роль играет монолог или диалог, т. е. слово героя. В романе Достоевского мыслям, высказываниям действующих лиц, их спорам принадлежит главенствующее место. И если во время подготовки романа многие его элементы писатель мог записывать для себя кратко, вчерне, с расчетом, что в процессе письма «придет» остальное, то он, видимо, никогда не поступал так по отношению к речам СВОИХ героев. Здесь все отрабатывалось тщательно, многократно, иногда с предельным приближением к окончательному тексту. Так, в материалах «Подростка» находим подробные записи центрального эпизода — беседы Версилова с сыном и «исповеди» Версилова, разговора Версилова с Ахмаковой, изложение «идеи» Аркадия, разговоров с дол-гушинцами, Васиным, Макаром Долгоруким, Ахмаковой и т. д.

Подобная же картина в рукописях к другим романам. Записаны важнейшие реплики из бесед Раскольникова с Соней, Порфирием, Свидригайловым и т. д. В материалах к «Идиоту» сохранились записи разговоров Идиота с дядей, его же с Сыном, Мышкина с Рогожиным после убийства Настасьи Филипповны. Особенно много подробных высказываний героев, разговоров, которые превращаются в большие диспуты, содержится в рукописях «Бесов». Здесь и пространные беседы Ставрогина с Шатовым, и речи обоих Верховенских — отца и сына («Грановского» и «Нечаева») и многие, многие другие. Замечательно, что наброски к «Братьям Карамазовым», сделанные на последней стадии работы, состоят почти сплошь из одних высказываний действующих лиц. Имея перед собой эти необходимые, самые ответственные для него тексты, Достоевский приступал к созданию цельного повествования.

Эти вдохновенные строки, иногда записанные столбиком, почти как стихи, совсем не предназначены войти в роман, и увидеть их можно только в записной тетради. Работая над языком романа и, в особенности,— языком персонажей, Достоевский часто ведет специальный раздел «Слова и словечки». В материалах к «Подростку» он очень обширен, сюда занесено много народных выражений, предназначенных для речи Макара Долгорукого

Придавая громадное значение острой, занимательной фабуле, Достоевский, по всей вероятности, был мало обременен ее «выдумыванием». На многих страницах рукописи «Подростка» читаем повелительные обращения автора к самому себе: «Фабулу! Фабулу!» (94). «Но затем фабулу! фабулу!, которую развивать страшно сжато, последовательно и неожиданно» (96). «...придумать эпизодов много» (тетради к «Идиоту», 9, 239). «Подсочинить сюжет» (11, 60). «Заплести многообещающий сюжет» (129). Но сама работа над фабулой и сюжетом отнимала у Достоевского сравнительно мало времени. Видимо, построение интриги, все хитросплетения событий не затрудняли писателя. Здесь его фантазия безгранична.

Так, 1-2 марта (очевидно, ночью) Достоевский записывает: «Скомпоновать подробно 1-ю главу, остальные, уже при имеющемся материале, сами придут» (ЛИ, т. 77, 291). «Компонуя» роман, писатель детально обдумывал не столько внешние поводы для связи событий, сколько их внутреннюю, психологическую, идейную взаимозависимость, то, что сам он назвал «порядком психологии» (390). Достоевскому важно прежде всего определить для себя основную мысль, организующую фабулу: «Но в фабуле должна быть неуклонно главная идея: Стремление к поджогу подростка, как совращение от своей идеи и неудачный первый шаг» и т. д. Именно «порядок психологии» интересует писателя, когда он делает следующую рабочую запись: «Компоновка 2-й части подробная (Большая задача) №. Итак, вся задача распадается на три главные и крупнейшие отдела (кроме мелких, которые все припомнить).

В набросках к финалу «Преступления и наказания» читаем: «Свидригайлов — отчаяние, самое циническое. Соня — надежда, самая неосуществимая. (Это должен высказать сам Раскольников). Он страстно привязался к ним обоим» (ЛП, 595). Работая над последними главами «Бесов», Достоевский обнажает проблематику романа аналогичным способом — он коротко фиксирует несколько психологических поединков между героями: «Липутин и Нечаев»; «Петр Степанович) и Кириллов» (11, 290— 295), соотносит «убийство Кириллова» и убийство или «убиение Шатова» (298—300).

Особенно наглядно, можно сказать классически, эта особенность работы Достоевского накануне создания окончательного текста представлена рукописями «Братьев Карамазовых». Делая записи к каждой главе романа, Достоевский как бы прочерчивает внутреннюю идейную связь между ними, в самом романе выраженную не столь прямолинейно. Так, в книге «Рго и соп1ха» вслед за «Бунтом» идет глава «Великий инквизитор», представляющая ответ Ивана на мысль Алеши, что «единый безгрешный», т. е. Христос, может простить мучителей, поскольку сам Принял великое страдание. Иван, напротив, считает Христа самым страшным грешником, обманувшим человечество, возложившим на него непомерное бремя, а потому, несмотря на свои высокие намерения, заслуживающим решительного осуждения со стороны истинных гуманистов. Однако «истинным гуманистом» в поэме Ивана предстает, как известно, вдохновенный проповедник рабства и деспотизма — средневековый инквизитор. В черновики Достоевский заносит слова инквизитора, которых не оказалось в окончательном тексте, может быть, по цензурным причинам: «Тебе поют единый, безгрешный, а я говорю, что ты единый виновный»; и далее: «...и если есть единый грешный, то это ты» (15, 233—234). Этими словами обозначена прямая логическая, полемическая связь между главами. Во время работы Достоевскому важно было «осязать» ее в точных, прямых словах. Впоследствии, когда глава была написана, даже изъятие отдельных фраз не могло изменить ее общего смысла.