Начать работу о Достоевском и его мировоззрении хотелось бы словами Л. Шестова, которые прекрасно выражают наше представление об этой личности. Достоевский, – писал он, – бесспорно, один из самых замечательных, но вместе с тем один из самых трудных представителей не только русской, но и всемирной литературы. И не только самый трудный, но еще и мучительный». Действительно, уже первое знакомство с Достоевским (а это было в школе при изучении «преступление и наказание») повергло в состояние мучительного размышления об этом писателе и человеке, захотелось понять его личность и его творчество.

Потом были годы чтения произведений художника и литературы о нем, но личность Ф. М. Достоевского и до сих пор остается для меня непостижимой и волнующе-загадочной величиной, а его творчество – открытой книгой судеб человеческих, сопоставимой разве что с Библией. Пожалуй, более точно об этом сказал Н. Бердяев: «Достоевский был не только великий художник, он был также великий мыслитель и великий духовидец …» . Прав был философ и в том, что предлагал идти к Достоевскому через углубление в его богатый и своеобразный мир идей. Слово идея – наиболее часто употребляемое у Достоевского слово. Верховным образом, которым Достоевский уточняет свое понятие идеи, является образ»божественного семени», которое Бог бросает на землю и из которого вырастает Божий сад на земле. Этим определением идеи как семени Достоевский отграничивает свое понятие идеи от платоновского. У Платона идея является лишь трансцендентной моделью земной действительности, но никак не прорастающим на земле семенем. Второй образ, которым писатель уточняет свое понимание идеи, – это, по наблюдениям Ф. Степуна, образ тайны».

Идею, которой человек живет и в которую он верит, Достоевский определяет как его «тайну». Образы загадочных людей, загадочных судеб, загадочных часов переполняют все его романы. Только наличие в человеке некоей «тайны» превращает человека в личность; личность есть, по Достоевскому, не что иное, как воплощенная идея. Из этого определения идеи как тайны личности следует, что « семенной запас» потустороннего мира не может состоять из вполне одинаковых семян; дабы идейное семя порождало личность, оно должно таить ее в себе.

При этом открывается идея лишь взору, смотрящему на мир с надмирной высоты. Идея – это трансцендентные реальности. Они есть»прообразы бытия и силовые центры истории» Постижение их отвлеченному разуму недоступно, сущность и сила их открывается лишь целостному всеобъединяющему переживанию. И когда мысленно охватываешь творческий путь писателя – от писем к брату, писавшихся еще в юношеские годы, и первого романа «Бедные люди» до»Братьев Карамазовых», январского.»Дневника писателя» 1881 г., – прежде всего потрясает величие и страстность его философской мысли. Это мысль беспокойная, ищущая, мысль безудержная и бунтующая. Подобно герою своей повести Хозяйка Ордынову, «он мыслил не бесплотными идеями, а целыми мира, часто полярными, находящимися в титаническом борении. Каждый из этих миров духовный и земной жизни «организуется» вокруг единого центра – Человека. Все творчество Ф. М. Достоевского мы вправе назвать грандиозным «Опытом о человеке» – художественным и философским исследованием человека, его идеальной сути, его связи»с судьбой мира и с судьбой Бога»

Человек для художника – «микрокосм, центр бытия, Солнце, вокруг которого все вращается. Решить вопрос о человеке – значит, решить вопрос о Боге». Для Достоевского это самый главный вопрос в жизни. Вот, что он писал в одном из писем к брату: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком». И художник действительно всю жизнь разгадывал эту тайну, создавал свою антропологию. В»Записной тетради» 1880-1881 годов он обобщил:»При полном реализме найти в человеке человека.

Это русская черта по преимуществу, и в этом смысле я, конечно, народен (ибо направление мое истекает из глубины христианского духа народного), – хотя и неизвестен русскому народу теперешнему, но буду известен будущему». И дальше: «Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой». «Неточно называть Достоевского психологом, – писал Г. Флоровский. – И неверно объяснять его творчество из его душевного опыта, из его переживаний. Достоевский изображал и описывал не душевную, но духовную реальность. Он изображал первоначальность человеческого духа, его хорионические глубины, в которых Бог с дьяволом борется, в которых решается человеческая судьба». Исследователи очень по-разному понимали и трактовали эти слова Достоевского, видимо, в силу противоречивости позиции самого писателя. Известно, что одни превращали его в апостола религиозного сознания, пророчествующего о путях спасения мира, предсказанных христианством и, в частности, православием (смотри, например, исследование Н.Лосского «Бог и мировое зло». «Достоевскому не удалось определить « русского Христа», – писал Д. Мережковский, – ни из русского и вселенского христианства, ни из русского и вселенского просвещения – всей человечности.

После всех тщетных попыток определения получился безвыходный круг неопределенности, уравнения с двумя неизвестным: православие есть всечеловечность, всечеловечность есть православие».

Другие, с не меньшим основанием, находят у писателя неистребимые сомнения в существовании Бога. Например, Л. Шестов. Он писал: «Признание Шатова («Я … я буду веровать в Бога», т.е. «пока не верую») есть и признание Достоевского. Быть может, это самое великое искушение, которое могла уготовить себе и вынести измученная человеческая душа: религия еще возможна, но Бога нет, вернее невозможен тот Бог Авраама, о котором говорится в Писании».

Для одних Достоевский стал символом неверия в человека и его великую сущность: «… философия же Достоевского - философия резкого неприятия мира, неверия в его будущее, – философия трагедии, философия жестокости». Достоевским же справедливо оправдывают величайший гуманизм. Экзистенциалисты объявили художника своим прямым предшественником, предтечей»нового искусства». Но нет ни одного реалиста, который бы не был убежден, что Достоевский поднял реалистическое искусство на новую высоту, был»реалистом в высшем смысле этого слова».

Как разобраться в этих противоречивых утверждениях? Кто прав? Думается, что сегодня нельзя дать однозначного ответа на поставленные вопросы. Впрочем, это невозможно и в будущем, ибо Достоевский, как всякий человек, есть загадка, имеющая не один правильный ответ. Тем более, что, по верному замечанию Н. Бердяева, писатель»отражает все противоречия русского духа, всю его антиномичность». Все работы, которые были написаны и которые еще будут созданы о личности и творчестве Ф. М. Достоевского, так или иначе, не содержат всей полноты знания о нем. Не в силах преодолеть этого и автор настоящего исследования. Для нас важно охарактеризовать общее направление духовных поисков позднего Достоевского, то есть до и во время написания романа «Братья Карамазовы». Прежде всего нас, конечно, интересует отношение писателя к вере и Богу, его религиозная ориентация. Рассматривая различные периоды таковой, мы нашли, что время, непосредственно предшествующее и совпадающее с моментом написания романа, представляет собой итог напряженнейших размышлений и мучительных впечатлений.