Вторжение в обыкновенный быт стихии приобретательства в особенности наглядно раскрывается в образе Чичикова. Чичиков не противопоставлен, как иногда думают, уездным помещикам и чиновничеству. Он лишь выделен на фоне этой среды как герой новой, капиталистической формации. Чичиков представляем тех, кого можно назвать первонакопителями». Это они оценили, силу капитала, предпочтя крупные денежные операции натуральному хозяйству. В русле исторического развития Чичиковы приходят на смену разлагающемуся классу дворян. Гоголь подчеркивает, что новый тип приобретателя намного опаснее прежних. Дворяне разоряют крестьян у себя дома, в пределах уезда, Чичиков же стремится к размаху. Он разъезжает по всей России, всюду выискивая «прибыль».

К тому же он ловок, увертлив, действует со знанием дела, прикрывая свои эгоистические помыслы личиной благовоспитанности и приспосабливаясь к обстановке. У Манилова он притворился человеком «чувствительным», испытавшим немало «гонений» за то, что «соблюдал правду», «подавал руку и вдовице беспомощной, и сироте-горемыке». Губернатору намекнул, что в его губернию «въезжаешь, как в рай, дороги везде бархатные…». Даже вызвал расположение Плюшкина, отказавшись от угощения под предлогом, что «уже и пил и ел». Везде он держит себя с «достоинством», а среди жадных до денег чиновников прослыл еще и «миллионщиком».


Приобретательство перерастает у Чичикова в предпринимательство. В достижении корыстных целей он не останавливается ни перед чем, основывая свои действия на искусно завуалированной подлости. Последняя, самая гнусная его афера - покупка мертвых крестьянских душ с целью приобретения капитала. Афера не удалась. Чичиков разоблачен, но разоблачен случайно, он уезжает из города, не понеся никакого наказания. Из этого видно, что Чичиков «свой» человек в дворянско-чиновной среде, а его «неудача» случайна. В другом месте другие Чичиковы добьются своего. В этом направлении развивалась социально-экономическая жизнь России и Западной Европы в 30-40-е годы XIX в. Очевидно, Гоголь, предвидя такую тенденцию, в конечном счете отказался от намерения исправить «подлеца-приобретателя». Во всяком случае попытки автора заставить Чичикова «устыдиться» своих пороков при встрече с «добродетельными» героями во втором томе (Костанжогло, Муразов и др.) не дали убедительных художественных результатов. В сознании читателя Чичиков остается типичным представителем буржуазного хищничества, независимо от того, где и в какой сфере оно проявляется. Мировую значимость образа Чичикова зорко подметили Белинский и Чернышевский, писавшие о том, что Чичиковых можно встретить во Франции и в Англии, всюду, где набирало силу буржуазное делячество.


Идея мертвенности воплощена не только в образах помещиков и Чичикова, но и в изображении губернского города N. В «Мертвых душах» Гоголь продолжил традиции «Ревизора» и дал убийственную характеристику нравов городских чиновников. С виду они гостеприимные, добродушные люди. Губернатор слыл добряком, любил вышивать по тюлю. Председатель гражданской палаты «был человек премилый, когда развеселялся», почтмейстер «вдался более в философию и читал весьма прилежно, даже по ночам». Дамы города N. умели не хуже петербургских «поддержать этикет». Они чурались грубых выражений и, чтобы «облагородить» язык, выбрасывали из лексикона почти половину русских слов, заменяя их французскими. Друг с другом чиновники обращались «совершенно по-приятельски». Дуэлей между ними не было. Но в случае вражды каждый старался «напакостить» приятелю тайно, что, «как известно, подчас бывает тяжелее всякой дуэли». Службу свою губернские чиновники «не забывали», почитая долгом своим поживиться за счет просителей и государства. Взятки, поборы считались у них делом привычным и необходимым. Полицмейстер, к примеру, «…был среди граждан совершенно как в родной семье, а в лавки и гостиный двор наведывался, как в собственную кладовую… Трудно было даже и решить, он ли был создан для места или место для него. Дело было так поведено у него, что он получал вдвое больше доходов противу своих предшественников». Таковы были нравы чиновников губернского, города, находящегося «не в глуши, а, наоборот, недалеко от обеих столиц».

Важное значение имеет «вставная» повесть,о капитане Копейкине (10-я глава), которая в неприкрытой форме раскрывает равнодушие правящей петербургской знати к нуждам простых людей. Инвалид войны 1812 г. («под Красным ли, или под Лейпцигом… ему оторвало руку и ногу») так и не добился в Петербурге «монаршей милости»- выдачи пенсионного пособия. Министр, к которому он обратился, приказал фельдъегерю выдворить за пределы столицы дерзкого просителя. Копейкину ничего не оставалось, как возглавить в «рязанских лесах» шайку «разбойников». Эпизод о капитане Копейкине, хотя и дан в юмористическом изложении полицмейстера, обладает силой сатирического обличения.