Сочинение «Анализ Басен Крылова И.А. (проблематика, художественное своеобразие)»

Всем известная басня “Кукушка и Петух” написана Крыловым по конкретному поводу. Ее публикация в сборнике сопровождалась иллюстрацией, где в карикатурном виде изображались писатели Ф. Булгарин и Н. Греч, до неприличия расхваливающие друг друга в печати. Сейчас об этом факте известно лишь специалистам, а житейское правило приняло отточенную формулировку человеческой мудрости и порядочности:

“За что же, не боясь греха,
Кукушка хвалит Петуха?
За то, что хвалит он Кукушку”

(“Кукушка и Петух\"). Вот и решайте, хорошо это или плохо.

Но есть и другая сторона, ограничивающая преимущества аллегорического жанра, — многовариантность трактовки конкретного сюжета, его двойственность как в изображении, так и в восприятии.

Оказывается, даже очень конкретная на первый взгляд басня “Разборчивая невеста”, описывающая капризную красавицу, имеет второй, более глубокий смысл. По признанию самого Крылова, он здесь имел в виду самого себя. В известной басне “Квартет” был осмеян высший орган царской России — Государственный совет, учрежденный в 1810 г. и состоявший из четырех департаментов. Его члены никак не могли разместиться по отделам и без конца пересаживались из одного в другой.

Басню “Ворона и Лисица” не следует понимать только как восхваление хитрости, изворотливости и ума Лисицы, которая очень хорошо понимает, что сыр силой она отнять не сможет. Именно поэтому она решает выманить его у Вороны хитростью и говорит “так сладко, чуть дыша”. И Ворона, совсем не глупая птица, попадается на беззастенчивую лесть:

Голубушка, как хороша!
Ну, что за шейка, что за глазки!
Рассказывать, так, право, сказки!
Какие перушки! какой носок!

Лисица ловко и умело идет к цели: “И, верно, ангельский быть должен голосок!” Автор осуждает не только того, кто льстит, но и того, кто поддается лести, того, у кого “вскружилась голова” и “от радости в зобу дыханье сперло”. Лесть царит в обществе (“в сердце льстец всегда отыщет уголок”), и это — факт, но нельзя поддаваться лести, переоценивая свои силы (“ведь ты б у нас была царь-птица!”, то есть ты бы была орлом), как бы ни была приманчива эта лесть. Лисица сначала льстит вроде бы правдоподобно, но затем, говоря об ее “ангельском” голоске, она просто издевается над Вороной. Вспомним, что в русском языке глагол каркать употребляется не только в значении “издавать резкий, гортанный звук (о крике вороны)”, но и в переносном значении — “предсказывать неудачу, беду”. Развязку автор не комментирует: “Сыр выпал — с ним была плутовка такова”. Все знают, “что лесть гнусна, вредна”, об этом много говорится (“уж сколько раз твердили миру”), но люди до настоящего времени все равно попадаются в эту ловушку.

В басне “Ворона” рассказывается о Вороне в павлиньих перьях:

“от Ворон она отстала,
А к Павам (т.е. к павлинам) не пристала”

и сделалась “Ни Пава, ни Ворона”. Это словосочетание стало фразеологизмом и употребляется, когда говорят “о человеке, отошедшем от своей среды и не приставшем к другим”.

Именно Крылов “как гениальный человек инстинктивно угадал эстетические законы басни” и “создал русскую басню”, по замечанию Белинского. Что позволило критику сделать такой вывод? Самым знаменитым баснописцем тогда был И.И. Дмитриев, благословивший первые опыты начинающего Крылова. Известные баснописцы придерживались классицистской или сенти-менталистской традиции. Крылов же пошел своим путем, не вступая в различного рода дискуссии и полемику со своими современниками. Он освободил басню, с одной стороны, от слащавости и грубости, а с другой — от абстрактного морализаторства. В этом его историческая заслуга.

Басни Крылова изобилуют множеством конкретных деталей и любопытных наблюдений. Так, например, многие поэты описывали пение соловья, но никому не удавалось передать “тысячу ладов” таким ярким семантическим рядом (тут и глаголы и наречия), какой дан в басне Крылова “Осел и Соловей”, когда Соловей “являть свое искусство стал”:

Защелкал, засвистал
На тысячу ладов, тянул, переливался;
То нежно он ослабевал
И томной вдалеке свирелью отдавался,
То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.

Особенность Крылова в том, что он не поучает, а наблюдает за своими героями и выносит на суд читателя свои наблюдения. Возьмем для примера басню “Два мальчика” (1833), сейчас почти забытую, что обидно, так как она относится к разряду басен, формирующих моральный облик молодого человека (цикл “философия поведения”). Сюжет басни предельно прост: два мальчика бегут к дереву полакомиться каштанами, но дерево очень высокое, тогда один мальчик подсаживает другого, но тот, который оказывается на дереве, забывает про друга и ест каштаны один. Сюжет совсем не басенный, и если бы не мораль в конце, то можно было бы считать это повествование маленьким рассказиком в стихах из жизни детей, частным, единичным случаем. Мораль отделена от повествования и помещена в конце басни, переводя частный случай в разряд обобщений. Мораль не допускает двусмысленности, четко показывая, какую позицию занимает рассказчик. Кроме того, из морали читателю становится ясно, во-первых, что это реальный, но, к сожалению, не единичный случай (“Видал Федюш на свете я”) и, во-вторых, что относится это не только к детям, но и ко взрослым людям тоже:

Видал Федюш на свете я, —
Которым их друзья
Вскарабкаться наверх усердно помогали,
А после уж от них — скорлупки не видали!

Черная неблагодарность в данной басне всего лишь констатируется, но никак не осуждается, хотя совершенно ясно, на чьей стороне автор (бедный Сеня). Это вытекает из описания действий Феди, который, взобравшись на дерево, нашел там множество каштанов:

Каштанов там не только всех не съесть, —
Не перечесть!
Найдется чем и поживиться,
И с другом поделиться.

Но Федя принялся их есть один, забыв о друге:

“Вверху Федюша не дремал
За обе щёки сам каштаны убирал” (в черновом варианте)

или

“Принялся Федя за каштаны,
Набил и рот он и карманы” (в черновом варианте).

В окончательном варианте осталось:

“Федюша сам вверху каштаны убирал,
А другу с дерева бросал одни скорлупки”.

Сене пришлось приложить усилия, чтобы подсадить друга:

“Пыхтел, весь потом обливался
И Феде, наконец, вскарабкаться помог”.

В черновиках эти усилия описываются более подробно, чем в окончательном варианте. Видимо, Крылов хотел показать, что дело не в интенсивности этих усилий, а в самом желании помочь другу. Сеня ждал, что он будет вознагражден за свои усилия, но был обманут в своих ожиданиях:

Что ж! Сене от того прибыток вышел мал:
Он, бедный, на низу облизывал лишь губки;
Федюша сам вверху каштаны убирал,
А другу с дерева бросал одни скорлупки.

Таким образом, не осуждая ни одного, ни другого героя, Крылов показывает читателям, на чьей он стороне и кто из героев поступает плохо. Крылов — защитник общеобязательной морали, нравственный судья.

Своеобразие творчества баснописца в том, что автор-рассказ-чик всегда находится рядом со своими персонажами, но не над ними. Даже когда его герои делают явные глупости, автор впрямую не осуждает их, а лишь показывает нелепость их поведения. Но это не значит, что Крылов равно сочувствует всем своим героям. Его позиция социально окрашена. Он поддерживает простых людей, живущих в мире естественных ценностей, сочувствует своим героям, не идеализируя и не приукрашивая их, но не умиляется и не сюсюкает. Именно эта трезвость анализа делает баснописца учителем и наставником. Благодаря характерным деталям мы сразу же представляем себе крыловских героев: и капризную красавицу невесту (“Разборчивая невеста”), и смешного Тришку (“Тришкин кафтан”), и бедного Фоку (“Демьянова уха”), и других героев.

Структура басен разнообразна. Но мораль — необходимая составная часть басни, которую Крылов помещает либо в начале

“Случается не редко нам
И труд и мудрость видеть там,
Где стоит только догадаться
За дело просто взяться”
(“Ларчик”)

либо в конце басни

“Завистники, на что ни взглянут,
Подымут вечно лай;
А ты себе своей дорогою ступай:
Полают, да отстанут”
(“ Прохожие и Собаки\")

Чаще всего басня построена в форме диалога, где автор и герои говорят каждый своим собственным языком. Это было открытием баснописца, в котором ему помог предшествующий опыт драматурга. Драматургическая структура басен сделала их более живыми и яркими, передавая интонации непринужденного живого разговора.

“Кумушка, мне странно это:
Да работала ль ты в лето?” —
Говорит ей Муравей.
“До того ль, голубчик, было?
В мягких муравах у нас Песни, резвость всякой час,
Так, что голову вскружило”. —
“А, так ты...” — “Я без души Лето целое все пела”. —
“Ты все пела? это дело:
Так поди же, попляши!”

(“Стрекоза и Муравей\")

Бытовые детали как бы ненавязчиво подводят читателя к пониманию социального характера героя и за частным случаем позволяют увидеть систему общественных отношений. Так, например, в басне “Крестьянин и Смерть” бедственное положение крестьян в России легко угадывается по характеристике главного героя:

“Куда я беден, боже мой!
Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети”

А дальше идет знаменитая фраза: “А там подушное, боярщина, оброк ...”, которая конкретно и точно переносит читателя в пореформенную Россию начала XIX в., когда крепостные крестьяне были задавлены многочисленными поборами.

“И выдался ль когда на свете
Хотя один мне радостный денек?” — вопрошает крестьянин.

Затем идет авторский текст:

“В таком унынии, на свой пеняя рок...
Зовет он Смерть...”

Лаконично, всего несколькими штрихами нарисована баснописцем невыносимо тяжелая крестьянская судьба. Крестьянин у Крылова в этой басне — не условное изображение, символизирующее старость, а социальный тип. Это типичный русский крепостной крестьянин, задавленный различными поборами. Не находя выхода, Крестьянин призывает Смерть, которая “явилась вмиг”. Конкретность изображения настолько велика, что именно с Крылова можно вести начало реалистического изображения действительности в русской литературе. Вот еще один пример из басни “Вороненок\"\'.

“Уж брать, так брать,
А то и когти что марать!”

И далее мораль: “Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют”.

Это изображение взяточничества вполне сопоставимо с гоголевским описанием из комедии “Ревизор” (действие 1, явление 4). Городничий (принимая шпагу, к квартальному):
“Что ты сделал с купцом Черняевым, а? Он тебе на мундир дал два аршина сукна, а ты стянул всю штуку. Смотри! Не по чину берешь!”

Уже с первых басенных сборников четко обозначается круг проблем, привлекавших внимание баснописца. Высмеиваются общечеловеческие недостатки и пороки, но способ их изображения и их проявления сразу же выявляют склад именно русского ума, русского характера. Именно народность басен позволила Крылову сделать космополитический басенный жанр едва ли не ведущим в русской литературе первой половины XIX в.

От басни не требуется оригинальности сюжета. Он, как правило, традиционен и идет от Античности, но при разработке отдельными авторами сюжет может трансформироваться. У Крылова много басен с таким традиционным сюжетом: это и “Ворона и Лисица”, и “Стрекоза и Муравей”, и “Волк и Ягненок”, и “Лисица и Виноград”, и “Крестьянин и Смерть”, и множество других. Особую группу басен составляют басни с оригинальным сюжетом. Некоторые из них написаны под влиянием важнейших исторических событий, свидетелем которых был сам писатель. Так, в период нашествия Наполеона на Россию Крылов создает две басни — “Волк на псарне” и “Ворона и Курица”, посвященные наиболее трагическим эпизодам Отечественной войны. Баснописец понимал особенности исторической ситуации и выступил как “летописец” грозных событий. Исследователи признают басню “Волк на псарне” одним из выдающихся достижений баснописца. “Эта удивительнейшая из крыловских басен не имеет себе равных ни по обшему эмоциональному впечатлению, которое она производит, ни по внешнему строю, которому она подчинена. В ней вовсе нет морали и выводов”, — писал Л.C. Выготский в “Психологии искусства”.

Поводом для написания басни “Волк на псарне” послужили события, связанные с попытками Наполеона, находившегося в это время в поверженной Москве, вступить в мирные переговоры. Эти попытки делались как самим Наполеоном, так и через его посредника Лористона, но они были отклонены М.И. Кутузовым. Вскоре после этого Кутузов нанес войскам неприятеля поражение при Тарутине (6 октября).

Вот как описывает С.Н. Глинка это событие в своих “Записках о 1812 годе”: “Ни оружие сынов России, ни молитвы и слезы матерей не спасли Москвы. Видели мы вход в нее полков завоевателя, видели пожар московский, видим и горе исполина нашего века. Он просит и перемирия и мира. Лористон, посол его, совещается с Кутузовым. А умный наш вождь, забавляя посла Наполеонова мечтами о мире, ждет вспомогательного войска, высылаемого северною природою, ждет морозов и бурь зимних. Ждет он также с берегов тихого Дона и новых полков” (“1812 год в русской поэзии и воспоминаниях современников”).

Басня “Волк на псарне” написана в начале октября 1812 г. и опубликована в журнале “Сын отечества” (1812, ч. 1, № 2). Злободневность, актуальность басни требовала немедленной публикации. Это был первый отклик на события такой исторической важности, которые впоследствии волновали не одно поколение русских людей. Автор отлично понимал это и отступил от своих правил: обычно он не публиковал сразу свои басни, а в течение нескольких лет работал над усовершенствованием текста. В этом же случае дозволение цензурного комитета было получено уже

7 октября. Но работа над текстом басни продолжалась и после публикации. Результатом этой кропотливой работы были изменения к напечатанному тексту, опубликованные в том же журнале (№ 4, ч. 1 за тот же год). Это уникальный случай. Но Крылов не остановился и на этом, продолжая работать над текстом. Перепечатанная в отдельном издании басен 1815 г., эта басня также подверглась отдельным изменениям. Крылов продолжал над ней работать и после этого. Окончательно текст сформировался только в издании 1825 г.

Сюжетную основу басни составляет диалог Ловчего с Волком. Басня начинается авторским повествованием: “Волк, ночью, думая залезть в овчарню, попал на псарню”. Это экспозиция басни. Яркие эмоциональные реплики псарей накаляют обстановку. Псари кричат: “Ахти, ребята, вор!” Эта фраза появилась позднее (1815-1819 гг.).

Замечательно описание злейшего врага псарей — Волка, серого “забияки”. Эпитет серый — традиционная характеристика волка в русских народных сказках: это постоянный эпитет. Антитеза серый — седой появилась у автора не сразу, а в результате упорной работы над текстом — только в 1825 г., когда великого полководца уже не было в живых (Кутузов скончался в 1813 г.). До этого Волк имел эпитет старый, что, конечно, менее эффектно. В баснях Крылова сохраняется сказочная традиция в отношении к волку, известная нам с детства, но здесь кроме прочего он еще хитер и нагл. Даже припертый к стене, “прижавшись в угол задом”,

“Зубами щелкая и ощетиня шерсть,
Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть”

Волк надеется еще выкрутиться (“Пришел мириться к вам, совсем не ради ссоры”) за счет мирных переговоров, пустых, лживых обещаний

“А я не только впредь не трону здешних стад,
Но сам за них с другими грызться рад”

Волк, над которым нависла смертельная опасность, еще пытается сохранить видимость величия, обещая покровительство на словах, а на деле он уже затравлен собаками. Но кто же поверит “волчьей клятве”? Во всяком случае, не седой, умудренный жизненным опытом Ловчий, в котором современники узнавали прославленного народного полководца Кутузова. Признание его заслуг в этой войне в широких общественных кругах прямо противостояло официальной версии, приписывавшей славу победы Александру I.

Замечательно описание псарни (удивительно емкое и лаконичное, но предельно конкретное), которая “в минуту” “стала адом”:

“Бегут: иной с дубьем,
Иной с ружьем” - т.е. бегут с дубинами, кольями, палками.

Крылов употребляет собирательное существительное дубьё. Уж не отсюда ли возникла толстовская “дубина народной войны”!? “Огня! — кричат, — огня!” Известно, что волки боятся огня. Здесь же огонь выполняет еще одну функцию — освещает псарню: “Пришли с огнем”. До этого Волка не было видно, только было слышно, как “псы залилисьв хлевах и рвутся вон на драку”. Когда пришли с огнем, увидели, что Волк “сидит, прижавшись в угол задом”. Затем опять слуховые ассоциации:

“Зубами щелкая и ощетиня шерсть,
Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть”.

Стоит обратить внимание на то, что в этой басне нет морали — необходимого компонента всякой басни. Это объясняется тем, что остросюжетное повествование настолько конкретно и ярко и вместе с тем просто и однозначно, характеры действующих предельно ясны, что никаких комментариев не требуется, автор как бы самоустраняется. Искусство речевой характеристики Крылова приобретает в этой басне яркую, отточенную форму. Ирония старого Ловчего — “ты сер, а я, приятель, сед”, — а также конец его речи:

“А потому обычай мой:
С волками иначе не делать мировой,
Как снявши шкуру с них долой”, — подкрепленный действием: “И тут же выпустил на Волка гончих стаю”, как бы заменяют мораль и дают авторскую оценку происходящему.

Волк у Крылова горд и величествен — “пришел мириться к вам совсем не ради ссоры”, — он пока не побежден. Он предлагает дружбу (“уставим общий лад”) и обещает впредь не трогать “здешних стад” и даже защищать их. Речь Волка торжественна и возвышенна. Гениальная прозорливость Крылова была в том, что Наполеон в это время еще не был побежден. Он находился в оккупированной им Москве. Но исход событий был уже ясен для баснописца — “И тут же выпустил на Волка гончих стаю”.

По свидетельству современников, басню “Волк на псарне” Крылов собственноручно переписал и отдал жене Кутузова, которая отправила ее мужу в письме. Кутузов прочитал басню после сражения под Красным собравшимся вокруг него офицерам и при словах “а я, приятель, сед” снял фуражку и потряс наклоненной головой. “Все присутствующие восхищены были этим зрелищем, и радостные восклицания раздавались повсюду”, — писал первый комментатор басен Крылова, В. Киневич, в “Библиографических и исторических примечаниях к басням И.А. Крылова” (1878).

Эта басня единодушно признавалась всеми исследователями одной из лучших в творческом наследии Крылова.

Также в 1812 г. была создана басня “Ворона и Курица”. Это был период огромного патриотического порыва всего русского народа. Приведем всего лишь один отрывок из “Записок о 1812 годе” С.Н. Глинки: «Дух русский вполне ожил во второй заветный двенадцатый год. Если плачут очи русские, то верно заодно плачут с душой. Громы нашествия вызвали из души русской грусть по Отечеству, и вместе с нею излетело из нее самоотречение, безусловное, беспредельное, дело шло тогда “быть или не быть земле русской на лице земли”. В наш двенадцатый год и в голову не приходило никому никакого условия, было одноличное условие: или умереть за Отечество, или жить для Отечества и все отдать Отечеству. В первый двенадцатый год, в год наших предков, были условия не о сбережении личной жизни, но о том, кому сберечь бытие России?»

Вот в период такого патриотического подъема и была создана басня “Ворона и Курица”. В ней Кутузов назван “Смоленским князем”, из чего следует, что басня написана после сражения под Красным, когда им был получен этот почетный титул, т.е. 6 ноября 1812 г. Поводом для написания басни, видимо, послужила заметка в журнале “Сын отечества”, в которой рассказывалось о том, что французы ежедневно ходили на охоту стрелять ворон и не могли нахвалиться своим soup aux corbeaux.

Теперь можно дать отставку старинной русской пословице: “попал, как кур во щи”, а лучше говорить: “попал, как ворона во французский суп”. К этому номеру журнала была приложена карикатура И.И. Теребенева “Французский вороний суп”, на которой были изображены четыре оборванных французских гренадера, разрывавшие ворону на части. Басня начинается словами:

“Когда Смоленский князь,
Противу дерзости искусством воружась...”

Каким же “искусством” вооружился Кутузов против “дерзости” Наполеона? Знаменитый Денис Давыдов в своих записках “Мороз ли истребил французскую армию в 1812 году?” показывает, что нет, это был голод, так как Кутузов заставил французов покидать Москву тем же путем, которым она вошла в нее, т.е. по разоренному краю, а не “по краю невредимому и изобилующему съестными припасами, и быть преследуемой нашей армиею с тыла, а не с боку, как это случилось”. Французская армия вынуждена была возвращаться по опустошенному ею же пути, на котором встречались только разоренные и ограбленные деревни. Французская армия, окруженная русской конницей, которая истребляла все, что осмеливалось отделиться от большой дороги, гибла от холода и голода. И далее Д. Давыдов продолжает: “Что же этому причиною? Точка, избранная для лагеря при Тарутине, отстранение неприятельской армии от края, изобилующего съестными припасами, принуждение его идти по Смоленскому разоренному пути, взятие нашбе своей дорогою ступай:
Полают, да отстанут”
(“ Прохожие и Собаки\")

Чаще всего басня построена в форме диалога, где автор и герои говорят каждый своим собственным языком.