…Из-за горных пиков Толстого и Достоевского выдвигается покрытый шапкой облаков пик Гоголя. Он загадочен, какие-то вихри овевают его голову — что-то темное клубится и носится на высоте белых снегов. На мгновение в разорванных тучах предстанет ослепительно чистый лик и опять скроется, и гул стоит по горам, предвещая обвалы, бедствия, сотрясения, как говорил Гоголь, всего земного состава.
Это, может быть, гул не только русского потрясения, а предвестие мирового переворота, мирового испытания и мирового обновления.
Именно этот гул слышит в конце жизни Блок.
Интересно и поучительно: даже беглое сопоставление и соизмерение творчества двух ярких литературных талантов, проявивших свой дар в разных жанрах и отразивших в своих произведениях разные эпохи, дает удивительную картину единения и взаимопроникновения.
Закончив поэму «Двенадцать», Блок пишет в записной книжке: «Сегодня я — гений». Рядом читаем: «Страшный шум, возрастающий во мне вокруг. Этот шум слышал Гоголь (чтобы заглушить его — призывы к порядку семейному и православию)».
Так что это за шум? Это «музыка революции», перемен и катастроф. Мятежность в музыке Гоголя побеждается согласием. Блок же приветствует этот мятеж. Он, кажется, хочет смотреть только вперед, забыв о том, что было до него.
Между Гоголем и Блоком —значительное временное пространство. Если Гоголь находится на середине пути и, может быть, ближе к началу, то Блок стоит у его завершения. Он, собственно, и завершает этот временной отрезок, отмеченный вершинами русской литературы.
Гоголь и Блок — фигуры катастрофические. И тот, и другой стоят на пороге перелома и слома. Гоголь, оставшись после Пушкина, должен принять какое-то решение перед лицом надвигающихся «страхов и ужасов России». Блок тоже оказался перед выбором. И их решение и выбор не только поэтические, но и пророческие. Если Гоголь лишь предчувствует катастрофу, то Блок находится в центре ее. У него циклон, буря и землетрясение — реальность России XX века.
«Тайное и страшное слово «Христос», — говорил Гоголь. А в поэзии Блока имя Христа, если о нем идет речь во втором или третьем лице, редко пишется с большой буквы. Здесь не противопоставление двух подходов, а утверждение глобальной истины: великий поэт не только усваивает, но и развивает духовные искания своих предшественников.
Замечательного блоковского цикла «На поле Куликовом» не было бы, если бы Гоголь в свое время не написал «Тараса Бульбу». «На поле Куликовом» — это аналог «Тараса Бульбы», но еще более отнесенный в сферу воображения, в сферу музыки. Это мечта о единении, о сплочении через кровь, пролитую во имя России и ее целостности. Сама Куликовская битва — образ целого, которым уже не может быть эпоха Блока. Гул копыт конницы на Куликовом поле отзывается эхом на гул копыт конницы Тараса Бульбы.
…И, наконец, самое интересное. Блок завершил свой жизненный и творческий путь стихами о Пушкине. А творчество Гоголя неотделимо от Пушкина…
