Борьба литературных направлений, их смена, их полемика преломляются и в чем-то очень простом: в том, как изображается одежда героя или его жилище. В «Евгении Онегине» Пушкин нарядил своего героя в панталоны, фрак и жилет и привел его в комнату: в обеденный зал, в кабинет, сперва городской, а потом деревенский. «Ив молчаливом кабинете» оказалась Татьяна. Но так ли уж был молчалив кабинет? Комната заговорила с девушкой, раскрыла ей тайны того, кого девушка самозабвенно любила. Реализм побеждал. Но в хороводе эпитетов, сопровождающих описание покоев Онегина, слышны отголоски и тех поэтических принципов, с которыми реализм у Пушкина спорит. «Татьяна… в келье модной», она просит «позволенья пустынный замок навещать». «Господский… дом», «замок», «келья», причем «модная» келья, хотя суть кельи в том, чтобы в нее не проникало ничто мирское, а уж моде там и вовсе не место. Противоречия? Но противоречащие друг другу эпитеты Пушкина все же логичны. В противоречивости их отражается борение идей, эстетических увлечений, литературных концепций. «Келья», «пустынный замок» - дань сентиментализму и романтизму. Онегин в келье - Онегин-анахорет, отшельник; он романтичен, но реализм иронически уточняет: келья-то «модная^. Реализм ставит все на свои места, называет вещи их собственными именами: все-таки «дом», а не «замок»; и не «келья», а «кабинет».

Одно то, что Пушкин поселил своего героя в достаточно прозаическом кабинете, усадил его за туалетный и за обеденный стол, было признаком художественной революции. А Гоголь?

Имя Гоголя прочно связалось с историей русского реализма. Но в силу всепроникающего характера своего реализма, в силу его полноты Гоголь жадно осваивает и то, что дали литературе направления, реализму предшествовавшие: романтизм, новый прилив которого как раз и был ознаменован ранним творчеством Гоголя, и сентиментализм. Вез сентиментализма не было бы ни «Старосветских помещиков», ни «Мертвых душ»: литературное направление - это грежде всего какой-то новый акцент, который придают суждено о жизни. Сентиментализм отразил утомление культом разума, рационализмом XVIII столетия. Образ человека, оплакивающего людские страдания, горе, связанное с погублением их души, с ее поруганием. Душу видели в людях, но прозревали ее и в вещах: одежда, дом - продолжение человека, его одушевленная плоть. Она отделяет человека от природы, но с природой же и связует. Комната у Гоголя может оказаться залом дворца царицы, сельским шинком, интерьером малороссийской хаты, конуркой чиновника или бедствующего художника, прихожей публичного дома, сельской церковью, пещерой пустынника, тюремной камерой. Одни герои Гоголя - домоседы, годами не покидающие жилищ; но тогда их души срастаются с их жилищами, с их вещами, и все в их домах начинает походить на них. Другие герои бездомны, они скитальцы какие-то (скажем, Чичиков: нигде-то он не закрепился не укоренился; и есть ли у него хоть какой-то, хоть временный собственный дом, совершенно неясно). Героям Гоголя тесно, и какими бы разными они ни были, их объединяет одно стремление: вырваться из тесноты и бежать, устремиться куда-то. На простор, пусть даже он и сулит им верную гибель.




Уж на что домосед Афанасий Иванович из «Старосветских помещиков», а и тот вдруг намеревается идти на войну. «Да не стели нам постель! Нам не нужно постель. Мы будем спать на дворе»,- говорит Тарас Бульба жене: ему тесно в его светлице. И ни разу больше не увидим мы его в комнате: простор и только простор. Остапу было тесно в классах киевской академии. Бедняге Акакию Акакиевичу все же оказалось тесно в его каморке и в департаменте: потянуло на площадь, и там-то он, по сути дела, погиб.

Площадь - место публичной варварской казни Остапа в «Тарасе Бульбе». У него, богатыря, такой же удел, что и у тихони-чиновника, коего, по сути-то дела, тоже казнили на площади: обобрали, ограбили. И все-таки даже площадь словно бы обладает душой: животворяща она. Она - пустота, буква «О», легшая горизонтально: круг, кольцо. В границах кольца и рождается правда о человеке: и Остап, и Тарас вполне высказали себя именно здесь, на площади. А когда на площадь приносят вещи, много вещей, и они обретают окончательную характеристику. Окончательная характеристика вещи - это ее цена. Цену же определяют рядясь, торгуясь, всесторонне вещь обсудив и, наконец, в знак обоюдного согласия, завершающего споры о ней, ударяя рукой о руку партнера: «Ну, давай же по рукам!» («Сорочинская ярмарка»). Цена вещи, выраженная в рублях и копейках, представляется чем-то прозаическим, низменным, скучным. Однако же цена вещи - это и есть та самая знаменитая истина, которая, как известно, рождается в спорах.

Отсюда - чрезвычайная важность в творчестве Гоголя мотив ярмарочный. Духом площади проникнуто всякое место, где цена устанавливается; а цену устанавливают и в «Шинели», и в «Портрете», и в «Ревизоре». В «Мертвых душах» - жутковато-комический торг… именами покойников-мужиков, цена на которых может колебаться, скакать от сотен рублей до четвертака; и ожесточенный нелепый торг расширяет границы комнат помещиков Н-ской губернии, делая их своеобразными ярмарками, площадями.