Старик Болконский невыносим. Он отравляет жизнь княжны Марьи нелепыми уроками математики. Он унижает дочь в присутствии посторонних — даже не просто посторонних, а человека, который приехал к ней свататься: «Ты при гостях причесана по-новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса», «...уродовать себя нечего — и так дурна». Он замахивается палкой на своего управляющего Алпатыча за то, что он велел расчистить дорогу для едущих к князю гостей. И все это еще цветочки, ягодки — впереди: он разрушит счастье князя Андрея и Наташи, назначив бессмысленный срок — год — до их свадьбы и оскорбив Наташу грубым, почти издевательским приемом. После этого он совсем уж заест княжну Марью, отдалив ее от себя и приблизив к себе ничтожную мамзель Бурьен. И даже робкая, преданная, обожающая отца княжна Марья минутами будет, стыдясь и страшась самой себя, ждать его смерти — так он невыносим. Это будет позже, в 1812 году, но и сейчас, в 3805 году, он тяжел, характер его труден.

И все-таки мы почему-то любим старого князя. Я замечала: все дочери, у которых хорошие отцы, видят в Николае Андреевиче Болконском что-то от своих отцов.

Да, он крутенек, старый князь, и сын его знает, что отец тяжел, но если бы он, князь Андрей Николаевич Болконский, дожил до старости, не сомневайтесь: стал бы таким же деятельным, мудрым и нетерпимым, и деспотическим стариком, как его отец.

Старый князь Болконский напоминает лучших людей своей эпохи: Суворова, о котором мы знаем из истории, и Стародума, с которым познакомились в пьесе Фонвизина «Недоросль»; может быть, и умерший недавно отец Пьера граф Безухов был чем-то похож на этого трудного старика.

Как складывался его характер? Екатерина II имела один бесспорный талант: находить и приближать к себе ярких, умных, одаренных людей. Николай Болконский был среди них, а сын Екатерины, будущий император Павел, не был. Мать не любила и боялась сына, сын не любил матери и боялся ее.

В короткое царствование Павла любимцам Екатерины стало худо: лучшая судьба была — оказаться сосланным к себе в деревню; блестящие вельможи, привыкшие повелевать при дворе, так и не могли возродиться к полной жизни, когда, после смерти Павла, его сын Александр I вернул их из ссылки. Князь Николай Болконский был горд и не поехал из деревни на зов нового царя. В Лысых Горах он жил при Александре так же безвыездно, как при Павле, но жил, а не доживал свой век.

«Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум... Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности... ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня».

Сын и дочь по-разному относятся к причудам отца. Княжна Марья никогда — даже себе — не признается в том, что ей может быть трудно и тяжело от деспотизма старика. «Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие это делали», — резко говорит она в ответ на сообщение мамзель Бурьен, что князь не в духе. «Ах, он так добр!» — отвечает на признание маленькой княгини, что она боится старика. «Мне?.. Мне?! Мне тяжело?!» — испуганно и удивленно восклицает в разговоре с братом. — «Ты всем хорош, |Апс1гё, но у тебя есть какая-то гордость мысли... Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме уёпёгаНоп (обожания), может возбудить такой человек?..»

Сын позволяет себе судить отца.

«— И те же часы и по аллеям прогулки? Станок? —спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что, несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
— Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, — радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни».
Увидев в столовой «огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских», князь Андрей покачал головой.
«— Как я узнаю его всего тут! — сказал он княжне Марье... — у каждого своя ахиллесова пятка... С его огромным умом йоппег йап5 се псИси1е!» (поддаваться этой мелочности) — курсив Толстого.

За что же можно любить этого странного, страшного и, может быть, немного смешного старика? Вскользь, между прочим, Толстой заметит в следующей части, повествующей о войне: «князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день». Мы сможем оценить это вскользь сделанное замечание, когда узнаем, какой праздник был у Ростовых в день получения единственного письма от обожаемого Николеньки, а ведь Ростовы любят друг друга; но у них все иначе: Николай любит семейное тепло, оставшееся в ином, светлом и спокойном мире. Для князя Андрея нет двух миров: его и отца — отец всегда с" ним, отцу "важна каждая мысль сына, каждый его поступок, и сын, понимая слабости отца, не умеет обходиться без дружбы с ним. Вот какие у них отношения:

«— А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? — сказал старик и тряхнул напудренною головой...
— ...Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержан, ну и здоров.
— Слава богу, — сказал сын, улыбаясь.
— Бог тут ни при чем. Ну, рассказывай...»
В каждом его слове — весь характер: сильный, деятельный, прямой. «Ну, рассказывай!» сын, «видя настоятельность требования отца, сначала неохотно но потом все более и более оживляясь... начал излагать операционный план предполагаемой кампании».
«— Ну, новенького ты мне ничего не сказал», — заключил отец, и это была правда: князь Андрей только удивлялся, «как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов».

Непонимание и отчуждение между родителями и детьми возникает ведь не на пустом месте; оно, к сожалению, бывает закономерно: уставшие за долгую свою жизнь родители перестают интересоваться сегодняшним днем, не понимают интересов детей и сами углубляют возникающую пропасть, расхваливая «свое» время и осуждая непонятное им новое.

Он весь состоит из противоречий, этот старый князь, но главное в нем — он живой; рядом с ним и князь Василий, и все гости Шерер духовные мертвецы. Немудрено, что князь Андрей вошел к отцу не с тем выражением, которое «он напускал на себя в гостиных, ас тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером».