Наверное, для многих людей проникновение в мир поэзии начинается со знакомства с двумя русскими гениями: Пушкиным и Лермонтовым. Вот уже несколько лет они соперничают в моей душе, а долгое время я не знала, кому отдать
предпочтение. То на долгие недели пленял меня беспечно-ироничный автор “Евгения Онегина”, то вдруг я попадала в плен к неистово-мрачному создателю “Демона”. Чтение Пушкина для меня всегда отдых, развлечение. Погружение в Лермонтова, наоборот, — напряженная работа сердца и мысли. Пушкин ясен, как солнце, Лермонтов загадочен, как луна. Именно загадочностью пленило меня его творчество. Я была поражена, когда на уроке литературы учитель обратил наше внимание на дату написания стихотворения “Парус”. В 1832 году Михаилу Лермонтову было всего 18 лет. Еще большей неожиданностью было для меня увидеть, что в полном собрании сочинений этому стихотворению предшествует не один десяток произведений. В 16 лет Лермонтов написал “Одиночество”, а “Жалобы турка” были написаны в 14 лет! Невольная зависть к ровеснику шевельнулась в моей душе. Ничего похожего не происходило со мной, когда я читала лицейскую лирику Пушкина. У “солнца русской поэзии” в отрочестве не было подобных стихотворений. Я начала читать все подряд и буквально “заболела” Лермонтовым. Захотелось побольше узнать о поэте, проникнуть в тайну столь ранней творческой зрелости. Мне посоветовали обратиться к книге Даниила Андреева “Роза мира”, где есть глава, посвященная творчеству Лермонтова. Книга великого человека о гении русской литературы помогла найти ответы на волновавшие меня вопросы. Даниил Андреев убежден, что Михаил Юрьевич Лермонтов был вестником, которому свыше была назначена удивительная миссия. По мысли Андреева, многие русские писатели и поэты, в том числе Пушкин и Гоголь, должны были донести до людей высшие истины, открывшиеся им в иных мирах. Андреев подробно анализирует, в чем состояла миссия Пушкина, но разговор о Лермонтове начинает словами: “Миссия Лермонтова — одна из глубочайших загадок нашей культуры”. Попробуем найти подтверждение мыслям Даниила Андреева в стихах М. Ю. Лермонтова. В 1832 году в возрасте 18 лет поэт пишет:
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
Удивительно, что в этих стихах слова, наиболее важные для раскрытия основной мысли произведения, рифмуются. “Другой” перекликается с “душой”, а слово “душа” сопровождается эпитетом “русская”. Становится понятным, что Лермонтов — “иной избранник” именно потому, что рожден в России. “Русская душа” — это душа “гонимого миром странника”. Рифма “странник — избранник” подчеркивает важность для поэта именно такого смысла. Итак, Лермонтов сам находит себе имя. Он “гонимый миром” избранный “странник... с русскою душой”. Так говорит о нем Д. Андреев. Откуда и куда лежит путь этого странника? Почему он “гонимый миром”? И чем же в конце концов отличается от души Байрона? Ответы на эти вопросы мы снова найдем в творчестве М. Ю. Лермонтова.
Вот стихотворение “Ангел”. Читаешь первый раз и конечно же воспринимаешь его как искусную балладу, дивную, чарующую фантазию. Однако для Даниила Андреева “Ангел, несший его [Лермонтова] душу на землю и певший ту песнь, которой потом “заменить не могли ей скучные песни земли”, есть не литературный прием... а факт”. Перечитываешь стихотворение и вдруг понимаешь, что, если принять точку зрения Андреева, ответы на поставленные выше вопросы приходят сами собой. Они перед глазами!
...Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез...
Именно “миром печали и слез” гоним “неведомый избранник”.
И звук его песни в душе молодой
Остался — без слов, но живой.
Найти слова этой песни здесь, на земле, — вот предназначение “странника”. Это призвание мучительно, ибо обрекает поэта-вестника на одиночество среди “пестрой толпы” светского общества и среди поколения, грядущее которого “и пусто, и темно”. Не здесь ли истоки переживаний, вылившихся в строки стихотворений “И скучно и грустно”, “На севере диком стоит одиноко”, “Выхожу один я на дорогу...”? Лермонтов пишет о душе:
...И долго на свете томилась она
Желанием чудным полна...
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли...
Может быть, в этих строчках — разгадка неповторимости “русской души”, постоянно устремленной к высшим мирам, тяготящейся оковами земного существования.
Чем ты несчастлив? —
Скажут мне люди.
Тем я несчастлив,
Добрые люди, что звезды и небо —
Звезды и небо! — а я человек!
Мы привыкли к словам М. Горького: “Человек! Это — великолепно! Это звучит... гордо!” А в отрывке из стихотворения Лермонтова “Небо и звезды” сквозит скорбь небесной души, заключенной в человеческом теле, осознание ничтожности человека перед Вселенной. Но нравственная чистота поэта в том и заключается, что он, в отличие от “светской черни”, чувствует свое несовершенство и способен осознать величие мировой гармонии. За десятилетия до первого полета человека в космос Лермонтов писал:
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
Эти строки по сей день не перестают изумлять читателей, литературоведов и... космонавтов. Никто из покорителей космоса не мог и предположить, что можно написать такое, не увидев землю в иллюминатор космической станции.
Духу Лермонтова были знакомы удивительные прозрения, но самому поэту приходилось жить среди тех, кого в стихотворении “Смерть поэта” он назвал палачами Свободы, Гения и Славы.
Становится понятным постоянное обращение к теме тоски, одиночества, неудовлетворенности окружающим миром. У Лермонтова, в отличие от Пушкина, практически нет стихов о дружбе, а стихи о любви наполнены горечью и разочарованием. Невозможно представить Лермонтова, пишущего “На холмах Грузии...”, как невозможно соотнести пушкинский гений со строчками из “Неба и звезд”. Кому же в “минуту душевной невзгоды” может довериться “гонимый странник”? Что или кто может утешить его страждущую душу? Только природа родной земли, слияние с ее красотой и покоем дарят поэту минуты возвышенного отдыха.
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка...
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, —
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога...
Вот так обретает поэт свое счастье. Один на один с природой, без людей, в стороне от “мира печали и слез”! Строки эти пронизаны любовью к родной стране. Любовь к Родине томила Лермонтова всю жизнь. Он многое знал о ее настоящем и даже о ее будущем. Настоящее тяготило его мелочностью, нравственным и социальным несовершенством.
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ...
В Российском государстве жизнь строится по законам лжи, насилия, лицемерия и подлости. Здесь хладнокровно могут убить поэта (“Смерть поэта”), здесь честного человека и в былые времена ждала плаха (“Песнь о купце Калашникове”).
Будущее России страшит поэта.
...Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет...
...И пищей многих будет смерть и кровь...
Сегодня мы с горечью можем сказать, что ужасное пророчество сбылось, и это еще одно доказательство того, что Лермонтов — поэт особой миссии, оставшейся, увы, незавершенной. Сбылось и печальное предсказание Лермонтова о своей судьбе. С юных лет он знал, что финал его жизни будет окрашен кровью, а жизнь будет коротка, как росчерк падающей звезды.
Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум немного совершит...
Нашелся в России еще один хладнокровный убийца с пустым сердцем, и не стало еще одного русского поэта. Судьбы Пушкина и Лермонтова пытались осмыслить многие русские классики: Ф. Достоевский, А. Григорьев, М. Цветаева, А. Ахматова, В. Ходасевич, И. Анненский... Каждый из них по-своему определял место великих поэтов в русской и мировой литературе. Когда И. Бунину было уже за шестьдесят, он неожиданно понял, что ошибался, считая Пушкина первым русским поэтом. На склоне жизни писатель убедился: первый русский поэт — Лермонтов. Перечитывая Лермонтова, все больше соглашаешься с этим мнением.
Д. Андреев писал:
“Если бы не разразилась пятигорская катастрофа, со временем русское общество оказалось бы зрителем такого жизненного пути, который привел бы Лермонтова-старца к вершинам, где этика, религия и искусство сливаются в одно”.
Возможно, Лермонтов открыл бы нам путь покаяния и очищения от грехов мира сего через приобщение к той красоте, которая, по словам Ф. Достоевского, “спасет мир”.
Лермонтов унес с собой тайну русского сердца, оставив нам лишь намек на разгадку. Разгадать эту тайну не дано никому, но приобщиться к ней, войти в мир Лермонтова и вернуться в “мир печали и слез” с обновленной душой может попробовать каждый. Мир поэзии Лермонтова — это космос, и трудолюбивый читатель — неотъемлемая часть его, без которой этот космос далеко не полон.
