Я не могу любовь определить, Но эта страсть сильнейшая! – любить Необходимость мне, и я любил Всем напряжением душевных сил

Эти строки из стихов «1831-го, июня, 11 дня» – словно эпиграф к лирике Лермонтова, лирике «сильнейших страстей» и глубоких страданий. И хотя Лермонтов вступил в русскую поэзию прямым наследником Пушкина, эта вечная тема – тема любви – зазвучала у него совершенно по-иному. «Пушкин – дневное, Лермонтов – ночное светило нашей поэзии» – писал Д. Мережковский. И воистину, если для Пушкина любовь – источник счастья, то для Лермонтова она неразлучна с печалью. У Михаила Юрьевича мотивы одиночества, противостояния героя-бунтаря «бесчувственной толпе» пронизывают и стихи о любви, в его художественном мире высокое чувство всегда трагично. Лишь изредка в стихах юного поэта мечта о любви сливалась с мечтой о счастье. «Меня бы примирила ты С людьми и буйными страстями» – писал он, обращаясь к Н. Ф.И. – Наталии Федоровне Ивановой, в которую был страстно и безнадежно влюблен. Но это лишь одна, не повторившаяся больше нота. Весь же цикл посвященных Ивановой стихов – это история неразделенного и оскорбленного чувства: Я недостоин, может быть,

Твоей любви; не мне судить, Но ты обманом наградила Мои надежды и мечты, И я скажу, что ты Несправедливо поступила.

Перед нами словно страницы дневника, где запечатлены все оттенки пережитого: от вспыхивающей безумной надежды до горького разочарования. Лирическому герою суждено остаться одиноким и непонятым, но это лишь усиливает в нем сознание своей избранности, предназначенности для иной, высшей свободы и иного счастья – счастья творить. Завершающее цикл стихотворение – одно из самых прекрасных у поэта – это не только расставание с женщиной, это и освобождение от унижающей и порабощающей страсти:

Ты позабыла; я свободы Для заблуждения не отдам…

Контраст между высоким чувством героя и «коварной изменой» героини в самом строе стиха, насыщенном антитезами, столь характерными для романтической поэзии:

И целый мир возненавидел, Чтобы тебя любить сильней…

Этот типично романтический прием определяет стиль не только одного стихотворения – на контрастах, противопоставлениях построена вся лирика поэта. И рядом с образом «изменившегося ангела» под его пером возникает другой женский образ, возвышенный и идеальный:

Улыбку я твою видал, Она мне сердце восхищала…

Эти стихи посвящены Варваре Лопухиной, любовь к которой не угасла у поэта до конца дней. Пленительный облик этой нежной, одухотворенной женщины предстает перед нами и в живописи, и в поэзии Лермонтова. Но и в стихах, посвященных Варваре Александровне, звучит тот же мотив разлуки, роковой неосуществимости счастья:

Мы случайно сведены судьбою, Мы себя нашли один в другом, И душа сдружилася с душою, Хоть пути не кончить им вдвоем!

Отчего же так трагична судьба любящих? Известно, что Лопухина ответила на чувство Лермонтова, между ними не было непреодолимых преград. Разгадка, наверное, кроется в том, что лермонтовский «роман в стихах» не был зеркальным отражением его жизни. Поэт писал о трагической невозможности счастья в этом жестоком мире, «среди ледяного, среди беспощадного света». Перед нами опять возникает романтический контраст между высоким идеалом и низкой действительностью, в которой он осуществиться не может. Поэтому Лермонтова так притягивают ситуации, таящие в себе нечто роковое. Это может быть чувство, восставшее против власти «светских цепей»:

Мне грустно, потому что я тебя люблю, И знаю: молодость цветущую твою Не пощадит молвы коварное гоненье. Это может быть гибельная страсть, изображенная в таких стихотворениях, как «Дары Терека», «Морская Царевна». Лермонтовский герой будто бежит от безмятежности, от покоя, за которым для него – сон души, угасание и самого поэтического дара. В основе любовной романтической лирики лежат вполне конкретные факты, от которых отталкивается Лермонтов. Хотя реальные эпизоды даны только намеками, суть их почти всегда вполне ясна. Измена любимой, ее жестокая холодность – все это достаточно общие, но вполне с тем не выдуманные страдания, пережитые самим поэтом. Вот он замечает юное создание «в веселом вихре бала», но не в силах поддаться очарованию: он «угнетен» «совсем иным, бессмысленным желанием», перед ним «пролетала тень с насмешкою пустой», он не может «забыть черты другие». Лермонтовский герой вовсе не уверен, что люди и даже «родная душа» любимой женщины поймут и оценят его высокие побуждения, ради которых он готов на зло. Если для Пушкина торг не совместим с бескорыстием чувства, любовь с кощунством над ней, то для Лермонтова даже бескорыстная любовь гибельна. Для Лермонтова любовь изначально трагична, в ней совместились зло и добро, жизнь и смерть. Для Лермонтова важна также более сложная коллизия между временной и вечной страстью. «Желанья», «любовь», «страсти», т. е. переживания, в которых герой хотел бы найти себя и таким образом обрести смысл жизни, отвергаются вследствие их временности, конечности:

Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?.. Любить… но кого же?.. На время – не стоит труда, А вечно любить невозможно. Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг Исчезнет при слове рассудка…

Нет, в поэтическом мире Лермонтова не найти счастливой любви в обычном ее понимании. Душевное родство возникает здесь вне «чего б то ни было земного», даже вне обычных законов времени и пространства. Вспомним поразительное стихотворение «Сон». Его даже нельзя отнести к любовной лирике, но именно оно поможет понять, что есть любовь для лермонтовского героя. Для него это прикосновение к вечности, а не путь к земному счастью. Такова любовь в том мире, что зовется поэзией М. Ю. Лермонтова. М. Ю. Лермонтов – продолжатель русской и мировой романтической школы. Он выразитель мощного человеческого духа. Идея слияния свободолюбия с разочарованностью жизнью была ему близка. Любовь ощущалась им как стремление человека слиться с бесконечным, переходящим за пределы жизни.