Театр в изображении Островского живет по законам того мира, который знаком читателю и зрителю по другим его пьесам. То, как складываются судьбы артистов, определено нравами, отношениями, обстоятельствами «общей» жизни. Умение Островского воссоздавать точную, живую картину времени в полной мере проявляется и в пьесах об актерах. Это Москва эпохи царя Алексея Михайловича («Комик XVII столетия»), провинциальный город, современный Островскому («Таланты и поклонники», «Без вины виноватые»), дворянское поместье («Лес»).

Общая атмосфера невежества, глупости, наглого самоуправства одних и беззащитности других распространяется в пьесах Островского и на жизнь театра и судьбу актера. Репертуар, заработок, вообще жизнь артиста зависят от новоявленных русских «Медичисов». «…Теперь торжество буржуазии, теперь искусство на вес золота ценится, в полном смысле слова наступает золотой век. Но не взыщи, подчас и ваксой напоят, и в бочке с горы, для собственного удовольствия, прокатят — на какого Медичиса нападешь»,— говорит в «Бесприданнице» Паратов Робинзону.

Таков пркровитель искусства в губернском городе Бряхимове — князь Дулебов из пьесы «Таланты и поклонники»: «Это человек в высшей степени почтенный… человек с большим вкусом, умеющий хорошо пожить, человек, любящий искусство и тонко его понимающий, покровитель всех художников, артистов, а преимущественно артисток». Именно этот меценат организует травлю молодой талантливой актрисы Саши Негиной, которую «пожелал осчастливить своей благосклонностью, а она на это обиделась». «Да какая тут обида? В чем обида? Дело самое обыкновенное. Вы не знаете ни жизни, ни порядочного общества… — учит Дулебов Не-гину. — Честности одной мало: надо быть поумнее и поосторожнее, чтобы потом не плакать». И Негиной вскоре приходится плакать: по воле Дулебова проваливают ее бенефис, не возобновляют контракт, выгоняют из театра. Антрепренер знает, как талантлива Негина, но не может спорить со столь влиятельным в городе лицом.

В жизни российского театра, который Островский так хорошо знал, актер был лицом подневольным, находившимся в многократной зависимости. «Тогда было время любимцев, и вся начальническая распорядительность инспектора репертуара заключалась в инструкции главному режиссеру всемерно озабочиваться при составлении репертуара, чтобы любимцы, получающие большую поспектакльную оплату, играли каждый день и по возможности на двух театрах», — писал Островский в «Записке по поводу проекта правил о премиях императорских театров за драматические произведения» (1883).
Даже очень известные актеры, сталкиваясь с интригой, оказывались жертвами начальственного произвола. Островскому пришлось хлопотать по поводу юбилея И. В. Самарина. Он пишет чиновнику А. М. Пчельникову, который, по словам современников Островского, «держал себя с артистами, как помещик с дворовыми»: «…В бенефисах и юбилейно-бенефисных спектаклях все места в театре принадлежат бенефицианту… теперь же… в выдаче всех записных мест ему отказывают. Как же это могло случиться, когда до продажи билетов в кассе, кроме бенефицианта или распорядителей, распоряжаться ими никто не имел права?» (10 декабря 1884г.).

Знаменитая Пелагея Антиповна Стрепетова, замечательная исполнительница роли Катерины в «Грозе», о которой Островский писал, что, «как природный талант, это явление редкое, феноменальное», в 80-е годы из-за преследований бюрократов-чиновников вынуждена была уйти из театра.




В изображении Островского актеры могли оказаться почти нищими, как Несчастливцев и Счастливцев в «Лесе»; униженными, теряющими облик человеческий из-за пьянства, как Робинзон в «Бесприданнице», как Шмага в «Без вины виноватых», как Ераст Громилов в «Талантах и поклонниках». «Мы артисты, наше место в буфете», — с вызовом и злой иронией говорит Шмага.

Боится стать артистом талантливый комик Яков Кочетов— герой пьесы «Комик XVII столетия». Не только его отец, но и он сам уверен, что это занятие предосудительное, что скоморошество — грех, хуже которого ничего быть не может. Таковы домостроевские представления людей в Москве XVII в. Но и в конце XIX в. Несчастливцев стыдится своей актерской профессии. «…Я не хочу, братец, чтоб она знала, что я актер, да еще провинциальный», — говорит он Счастливцеву и, явившись к Гурмыжской, выдает себя за офицера в отставке.

Презрение к артистам, бесцеремонное обращение с ними, как показывает Островский, вполне естественно в мире предрассудков, темноты, хамского невежества. В такой атмосфере нелегко сохранить чувство человеческого достоинства. Счастливцев, ставший Робинзоном в «Бесприданнице», готов к унижениям, превратился в шута, которого, как предмет для развлечения, как «вещь», передают, не спрашивая его, от одного хозяина к другому. «Могу его вам дня на два, на три предоставить», — говорит Вожеватову Паратов.

Во внутренней жизни театра, как ее показывает Островский, много пошлости, зависти, подсиживания. Вокруг Кручининой («Без вины виноватые») затевается безобразная интрига, ее плетет актриса Коринкина с помощью «первого любовника» Миловзорова, направляемый ими молодой актер Незнамов публично оскорбляет Кручйнину; Интриганство, зависть, разврат — все это исходит обычно от бездарностей.
Островский не раз сталкивался с невежеством и бездарностью актеров, с театральной халтурой, болезненно реагировал на все это. В «Записке по поводу проекта…» он писал об актрисе Струйской: «Она не умела читать со смыслом, знаки препинания не имели для нее никакой обязательной силы. Что актриса, играющая на императорском театре первые роли, не умеет Читать со смыслом, — этому, конечно, не всякий поверит, и я сам бы никогда не поверил, если б не убедился в том собственным опытом… Что бы она ни играла, водевиль или драму, ликует ли она, умирает ли на сцене, — все у нее выходило одинаково… Она была какая-то неживая, ничего не знала, ничего не видала в жизни и потому не могла ни понять, ни изобразить никакого типа, никакого характера и играла постоянно себя. А сама она была личность далеко не интересная: холодная, ограниченная, необразованная, она не могла внести на сцену ума и чувства».

Невежество, дилетантизм, безвкусица, особенно в провинциальном театре, — какой уж там храм искусства — изображает Островский в «Без вины виноватых». Актер Миловзоров мелок и бездарен, он халтурит, перевирает текст, считая, что публика, которую он презирает, иного и не заслуживает. «Да вот ты каждый день любовников играешь, каждый день в любви объясняешься; много ль у тебя ее, души-то?» — спрашивает Шмага. «Я нахожу, что для здешней публики достаточно, мамочка», — самодовольно отвечает Миловзоров.