Человек в представлении Толстого — двойственное существо, располагающее «сознанием», направленным внутрь на духовное, и «разумом», постигающим закономерности внешнего мира, природного и социального. Единство духовного и плотского для Толстого — единою противоположностей. Духовное начало в человеке—это сознание своей внутренней свободы, субстанция, объединяющая с другими людьми и тем самым преодолевающая временную и пространственную «ограниченность». Телесное же начало в человеке означает зависимость от внешнего мира и его законов, предельно выражается в обособленности индивидуального существования. Но даже когда человек отдается сугубо положительным, идеальным порывам души, пафосу нравственного Самоусовершенствования как деятельному служению другим, он остается двойственным существом, наделенным чувством своей «отдельности», неповторимости, особости. Так или иначе, это «телесное», «личное» вносит эгоистические оттенки в самые высокие состояния души. Недаром писателя интересует взаимосвязь противоположных мотивов и стимулов в переживаниях человека, эти незаметные переходы, переливы добра в свою противоположность.
Нравственно-психологическое состояние Пьера Безухова в момент сближения с масонами и посвящения в «братство свободных каменщиков» очень сложно и даже противоречиво. Добро и зло даются во внутренних диалектических связях и переходах. С одной стороны, Пьер мечтает о «деятельно-добродетельной жизни», о любовной братской гармонии на земле, ощущает потребность содействовать этой гармонии. Но незаметно для себя Пьер отдается самолюбивой мечте «исправлять весь род человеческий»: «Противуборствовать злу, царствующему в мире...» — повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две педели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно-наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы» (10; 77). По Толстому, инициативная деятельность личности — проявление того самолюбия и честолюбия, которые связаны с «отдельностью» человеческого существования, эгоистического соревнования с другими. В момент обостренного нравственного возрождения и возвращения к жизни и веры в ее непреложный смысл и целесообразность всего мира Пьер Безухов отдается тому чувству личности, которое разъединяет человека с человеком. Из одного и того же источника возникают добро и зло: и благородные порывы к деятельному добру и сознание своей значительности. Таким образом, в бескорыстных увлечениях Пьера Безухова проявилась неистребимая двойственность человека, в самой «духовности», сказалось «телесное» начало, стремление «капли» «захватить наибольшее пространство». Таким образом, «диалектика души» и проявляется как изображение двух неразрывно связанных психологических процессов во внутреннем мире героя-персонажа: обострение нравственных сил сливается с мечтой о роли проповедника и утешителя. Это сплетение противоположных с точки зрения писателя тенденций — результат внутреннего развития человеческой личности, ее природы, двойственности. Здесь менее всего имеются в виду порочные социальные воздействия.
Вместе с тем сознанию Пьера открылась свободная духовная сущность в этот момент посвящения, и потому он «с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе». Но личность сама несет зло разъединения с себе подобными, зло обособления, неразрывное с проявлениями «эмпирической жизни». Мысль о своей миссии в деле исправления человеческого рода становится самолюбиво-гордой, связанной с упоением собой, с возвышением себя над другими.
Так проявляется «диалектика души», смешение добра и зла в переживаниях даже того человека, который приходит к радостному оптимистическому признанию жизни, ее непреходящего абсолютного смысла.
Вопрос о том, как непосредственно сознаваемая сво-бода сочетается с законом необходимости, обусловленности, является предметом упорного размышления Толстого в чисто философском аспекте. Он считает, что свобода человека, «мгновенное, неопределимое ощущение жизни», как «неизвестная сущность жизни», «может быть только предметом метафизики, — точно так же проявление силы свободы людей в пространстве, времени и зависимости от причин составляет предмет истории» (12; 337). «История имеет своим предметом проявление воли человека в прошедшем, и потому вопрос о том, каким образом проявляется воля человека в настоящем, для нее не имеет места». В эпилоге же Толстой говорит о проявлениях свободы воли в настоящее время, в сиюминутных переживаниях и поведении.
В объективно существующем мире все процессы природной и общественной жизни подчиняются закону причинности. Но всеобщий закон необходимости, по Толстому, не лишает человека сознания своей свободы: «без этого представления свободы он не только не понимал бы жизни, но не мог бы жить ни одного мгновения». «Представить себе человека, не имеющего свободы, нельзя иначе, как лишенным жизни», «ибо как только нет свободы, нет и человека».
Свобода и необходимость, разум и сознание рассматриваются Толстым в неразрывном единстве. Эти два источника познания относятся друг к другу, как форма к содержанию: «Свобода, ничем не ограниченная, есть сущность жизни в сознании человека. Необходимость без содержания есть разум человека с его тремя формами. Свобода есть то, что рассматривается. Необходимость есть то, что рассматривает. Свобода есть содержание. Необходимость есть форма». Человек охотно подчиняется законам необходимости, имея разумные представления о всеобщей взаимосвязи и обусловленности; и одновременно он полагает себя безгранично свободным. Понятия о свободе и необходимое только при разъятии становятся взаимно исключающимися, но рассмотренные в единстве, в неразрывной связи друг с другом, они ведут к ясному представлению о жизни.
Толстой признавал не относительную автономность воли, а ее абсолютную свободу: «Чтобы быть свободной, воля человека должна быть одна и вне времени и не иметь причины. Я один и вне времени и не имею причины, говорит сознание человека и говорит только это. И только в этом одном состоит метафизический узел понимания жизни». Но сознание своей духовной свободной сущности реализуется в том же ряду строжайше обусловленных поступков и переживаний. Человек чувствует себя принадлежащим сразу двум мирам — конкретно-чувственному и трансцендентному. Как «эмпирический характер», он подчиняется необходимости, но как умопостигаемая сущность, свободен от условий времени, пространства и причинности.
-«Ряд опытов и рассуждений показывает каждому человеку, — пишет Толстой в эпилоге романа, — что он как предмет наблюдения подлежит известным законам, и человек подчиняется им и никогда не борется с раз узнанным им законом тяготения или непроницаемости. Но тот же ряд опытов и рассуждений показывает ему, что полная свобода, которую он сознает в себе, — невозможна, что всякое действие его зависит от его организации, от его характера и действующих на него мотивов; но человек никогда не подчиняется выводам этих опытов и рассуждений». Человек не подчиняется выводам теоретического разума, потому что в нем живет сознание своей свободы как своей глубочайшей сущности. «Всякий человек, дикий и мыслитель, как бы неотразимо ему ни доказывали рассуждение и опыт то, что невозможно представить себе два разных поступка в одних и тех же условиях, чувствует, что без этого бессмысленного представления (составляющего сущность свободы) он не может себе представить жизни. Он чувствует, что как бы это ни было невозможно, это есть; ибо без этого представления свободы он не только не понимал бы жизни, но не мог бы жить ни одного мгновения».
