Первые его опыты в драматургии, относящиеся к середине 50-х и началу 60-х годов, были настолько неудачными , что на четверть века отбили у Толстого охоту писать для сцены. С «Власти тьмы» начинается его большая драматургия, занявшая видное место в русском и мировом драматическом и сценическом искусстве. «Власть тьмы» была написана Толстым в ту пору, когда официальная Россия готовилась отпраздновать 25-летие «реформы» 1861 года. Драма Толстого разрушала легенду о процветании пореформенной деревни, о благоденствии «осчастливленного» царским манифестом русского мужичка. Писатель нарисовал устрашающую картину дикости и варварства, укоренившихся в деревне за века крепостничества.
В драме Толстого с поразительной наглядностью показывается разрушение старых патриархальных отношений в деревне и замена их новыми - буржуазными порядками, при которых власть вековечной «тьмы» усугублялась беспощадной «властью денег».
В пьесе почти нет сцен, в которых бы речь не шла о деньгах. Может показаться, что «власть тьмы» это и есть «власть денег». Однако писатель выступает здесь не только против той тьмы, которую принесли в пореформенную деревню деньги, но и против темноты и невежества деревни, утвердившихся в ней веками крепостничества.
Охранительная критика обвинила Толстого в том, что в своей пьесе он оклеветал русский народ, что, как писали церковники, он показал в ней лишь «кромешную тьму разврата и самых отвратительных преступлений». Подобные нападки на Толстого и его пьесу не остались без ответа. Гл. Успенский, Вс. Гаршин, Чехов и Короленко, Репин и Стасов, молодой Горький, М. Г. Савина, К. С. Станиславский и другие передовые люди русской литературы и искусства горячо выступали в защиту драмы. «Это - неизгладимый урок жизни»,- писал Репин о «Власти тьмы», подчеркивая, что пьеса «оставляет глубоко нравственное, трагическое настроение» .
Надо напомнить, что в основу сюжета «Власти тьмы» легло подлинное судебное дело, с которым познакомил писателя его знакомый, в ту пору прокурор Тульского окружного суда Н. В. Давыдов. С его помощью Толстой добился встречи в тюрьме с «героем» этого дела крестьянином Ефремом Колосковым. С ним случилось почти все то же самое, что в драме Толстого происходит с ее главным героем Никитой. Однако трагическим событиям, происшедшим в одной крестьянской семье, Толстой придал глубокий обобщающий смысл, подчеркнул их типическое значение. Беседуя весной 1888 года с одним из английских гостей, журналистом Уильямом Стэдом, Толстой обратил его внимание па то, что в России очень популярны пьесы Шекспира. Гость захотел узнать: какие больше всего? Толстой ответил: «Король Лир»… в нем воплощен опыт каждой избы». Разговор этот происходил менее чем через два года после написания «Власти тьмы», которая, как говорили И. Е. Репин и В. В. Стасов, поразила современников своей шекспировской мощью.
Гл. Успенский нашел во «Власти тьмы» правдивую картину глубочайшего «расстройства народных порядков» в пореформенной деревне. Из анализа драмы Успенский сделал вывод: «Хрустение косточек человеческих явление неизбежное в нашем строе общества» 3.
Всем своим содержанием драма Толстого подводила к мысли о том, что необходимо изменить общественный строй, при котором «хрустение косточек человеческих» является неизбежным. Нельзя не увидеть, что силам тьмы в его драме противостоят силы добра и, в итоге, они выигрывают тяжбу со злом. И даже серебристый голосок десятилетней Анютки настойчиво вопрошает у взрослых: «Как быть?» То есть, как уберечь себя от сетей зла и не «изгадиться», как спасти ребенка, зверски убиваемого в погребе?
«Дети - это увеличительные стекла зла,- писал Толстой в дневнике,- Стоит приложить к детям какое-нибудь злое дело и то, что казалось по отношению взрослых только нехорошим, представляется ужасным по отношению детей…». Образ светлоглазой, шустрой, любознательной и восприимчивой ко всему доброму и хорошему Анютки из «Власти тьмы» как нельзя лучше подтверждает справедливость этих мудрых слов писателя.
Восторгаясь пьесой Толстого, В. В. Стасов писал: «Что за правда беспредельная, что за глубина, что за сила и красота творчества! А какой язык - этому и названия нет» ‘.
Ни одно из произведений Толстого не может сравниться с «Властью тьмы» по числу пословиц, поговорок, присловий и других фольклорных жемчужин, взятых писателем из живого крестьянского языка. Толстой как-то сделал такое признание: «Я ограбил свои записные книжки, чтобы написать «Власть тьмы».
И действительно, многие из фольклорных записей, которые содержатся в его записных книжках 70-80-х годов, перешли в текст «Власти тьмы». У драмы Толстого была трудная, но и яркая судьба. Цензура запретила постановку «Власти тьмы» не только в народных театрах, для которых она была написана, но и на всех других сценах. Пока в России пьеса находилась под запретом (а это продолжалось десять лет!), «Власть тьмы» совершила триумфальное шествие по театрам многих стран мира.
Трактат Толстого «Так что же нам делать?» и «Крейцеровская соната». С начала 80-х годов, со времени появления трактата «Так что же нам делать?», в котором он впервые громко сказал об этом, Толстой живет в ожидании «развязки», и все то, что он увидел в голодные годы, только утвердило его убеждение, что «развязка» неминуема и сроки ее приближаются с пугающей быстротой. Толстой мог быть доволен результатами своей деятельности в голодные годы. Писатель и его помощники открыли в охваченных бедствием деревнях 212 бесплатных столовых, спасли от голодной смерти тысячи детей, стариков, ослабевших и заболевших людей. Они постарались закупить и бесплатно раздать семена для посева, купить и передать крестьянам лошадей.
Но и многие критики и читатели, высоко ценившие талант Толстого, были озадачены «Крейцеровой сонатой» и настойчиво просили автора пояснить, что он хотел сказать своей повестью. Толстой решил написать «Послесловие» к «Крейцеровой сонате», вызвавшее множество откликов и в русской и в зарубежной печати и целый поток читательских писем.
Узнав о том, что Толстой готовит к печати «Послесловие», Н. Н. Страхов писал ему: «Вы в своем роде единственный писатель: владеть художеством в такой превосходной степени и не довольствоваться им, выходить прямо в прозу, в голое рассуждение - это только вы умеете и можете. Читатель при этом чувствует, что вы пишете от сердца, и впечатление выходит неотразимое».
Очень тонко и верно замечено Роменом Ролланом, что такие толстовские вещи, как «Смерть Ивана Ильича» и «Крейцерова соната», написаны «под сильным воздействием законов театра» и представляют собой «внутренние драмы, драмы души; отсюда их сжатость, сосредоточенность; а в «Крейцеровой сонате» повествование даже ведется от лица героя» 2.
Роллан находит, что в этой вещи автора увлек его неистовый герой: Толстой от «безудержных описаний» плотской любви вдруг переходит к неистовому аскетизму, испытывая «ненависть и страх перед любовью». Несмотря на несогласие с проповедью аскетизма, содержащейся в «Послесловии» к повести, Роллана она увлекла и потрясла. «По силе воздействия, по страстной сосредоточенности повествования, по откровенной обрисовке чувств, по зрелости- и совершенству формы,- заключает Роллан,- ни одно произведение Толстого не может сравниться с «Крейцеровой сонатой».
Ну а сам Толстой - был ли он доволен своей повестью? Удивительное признание сделал он в «Послесловии» к ней: Я никак не ожидал, что ход моих мыслей приведет меня :к тому, к чему он привел меня. Я ужаснулся своим выводам, хотел не верить им, но не верить нельзя было… я должен был признать их».
Когда Толстому говорили, что его мысли в «Послесловии» к «Крейцеровой сонате» выражены не вполне ясно, он соглашался и находил, что «нужно бы еще много уяснить и прибавить». В то же время он подчеркивал значение вопросов, поднятых в «Крейцеровой сонате»: «И это понятно, потому что дело такой огромной важности и новизны, а силы, без ложной скромности говоря, так слабы и несоответственны значительности предмета».
История Повднышева, прозвучавшая как его исступленная, но искренняя исповедь,- и скорбная и страшная история. Она не для робких душ, не для тех, кто бежит от острых и трудных вопросов, выдвигаемых жизнью. В «Крейцеровой сонате» Толстой обнажил те стороны действительности, которые издавна считались «запретными» в искусстве и литературе.
