Променяв занятия литературой на школьные занятия, Толстой, однако, испытывал сильную теску по писательскому труду. Откровенно признавался он в том А. В. Дружинину весной 1860 года: «Сначала было тяжело разорвать связь с литературой, задавить в себе честолюбивую потребность высказываться, но теперь, напротив, все вокруг меня стало гораздо яснее, проще и ближе ко мне, чем было… Дело не так красиво и свободно, но прочнее и ощутительнее». На пути сближения с народом педагогическая деятельность имела для Толстого не меньшее значение, чем его участие в обороне Севастополя. Писатель еще ближе, глубине и полнее узнал, как живет народ, с чем он думает, чего желает, на что надеется. Он пришел к выводу, что «насущнейшая потребность русского народа есть народное образование», но что в царской России «образования этого нет».
В педагогическом журнале «Ясная Поляна», который Толстой издавал в 1862 году, он поместил ряд статей, содержащих его теорию педагогики и описание опыта работы в школе («О народном образовании», «О методах обучения грамоте», «Воспитание и образование», «Об общественной деятельности на поприще народного образования» и другие). В них, а также в статьях, написанных в начале 70-х годов, Толстой подверг смелой и острой критике казенную школу. Все свои рассуждения и выводы он строит, основываясь на твердом убеждении в том, что «школа хороша только тогда, когда она сознала те основные законы, которыми живет народ». Он убедился в том, что народ противодействует казенным формам образования, и вас остальных.
Толстой был убежден, что стремление людей к образованию «имеет основанием потребность к равенству». Его крайне возмущала казенная «педагогия», представители которой говорили, что детей народа можно допускать к занятиям наукой, искусством и литературой лишь «с известными ограничениями». Толстой отвечал на это словами, полными гнева и сарказма: «…Бессмыслица в самом постановлении такого вопроса, как вопрос: имеют ли дети народа право на искусства? Спросить это - точно то же, что спросить: имеют ли право дети народа есть говядину, право удовлетворять свою человеческую. Ему была глубоко чужда теория искусства «для избранных». «Я считаю все это несправедливым,- писал Толстой.- Я полагаю, что потребность наслаждения искусством и служение искусству лежат в каждой человеческой личности, к какой бы породе и среде она ни принадлежала, и что эта потребность имеет права и должна быть удовлетворена» . Тогда же Толстой пришел к убеждению, что «требования парода от искусства законнее требований испорченного меньшинства так называемого образованного класса». В народе, утверждал писатель, он нашел «больше сознания правды и добра», нежели в господствующих классах, и потому он «должен склониться на сторону народа». Весьма интересны доводы, которыми Толстой в ту пору обосновывал свое решение «склониться» на сторону народа. «Все вопросы разрешаются весьма просто…- писал он,- нас тысячи, а их миллионы».
К этому неоспоримому аргументу (люди из народа составляют огромное большинство по сравнению с людьми, принадлежащими к господствующим классам) Толстой в дальнейшем прибавит новые, еще более веские: трудовой народ создает все необходимое для жизни, он кормит и одевает всех живущих на земле людей. Стремясь придать делу народного образования как можно более широкий размах, писатель пытался организовать «Общество народного образования», а также открыть курсы по подготовке учителей для начальных школ, называя их «университетом в лаптях». Прекрасно зная, что он находится «на дурном счету у правительства», Толстой просил писателя Е. П. Ковалевского, брат которого был министром народного просвещения, посодействовать его хлопотам и повести с начальством переговоры о поддержке его педагогических начинаний. Однако власти не разрешили Толстому ни открытия «Общества народного образования», ни устройства «университета в лаптях».
Еще не зная решения властей, Толстой писал Е. П. Ковалевскому: «Позволят или нет, а я хоть один, а все буду составлять тайное общество народного образования». Писатель возлагал на школы исключительно большие надежды и потому противопоставлял тогда школьную деятельность всем другим возможным для него формам общественной деятельности.
Широкий размах, который приобрела деятельность Толстого-педагога, необычность его взглядов на задачи образования привлекли внимание общества и печати к педагогическому эксперименту в Ясной Поляне, а также вызвали подозрения со стороны охранителей «порядка». Министр внутренних дел П. А. Валуев писал о журнале «Ясная Поляна» министру просвещения А. В. Головину: «Я считаю нужным обратить внимание Вашего превосходительства на общее направление и дух этого журнала, нередко низвергающие самые основные правила религии и нравственности. По распоряжению жандармского начальства в середине февраля в Тулу приехал из Москвы сыщик М. И. Шипов (Зимин). Он должен был установить слежку за Толстым и учителями, работавшими в устроенных писателем школах для крестьянских детей.
Летом 1862 года Шипов передал чиновнику московского военного генерал-губернатора обширный донос на Толстого, сохранившийся в секретном «Деле… о графе Льве Толстом», заведенном тогда Отделением собственной его императорского величества канцелярии.
При Толстом, сообщал Шипов, «находится более 20 студентов разных университетов и без всяких видов». Они занимают должности учителей крестьянских мальчиков, а также писарей в волостных правлениях. По воскресным дням все они собираются к графу. «Цель этих посещений или собраний студентов у графа мною еще не узнана»,- добавлял Шипов к собранным им сведениям.
Далее фантазия у сыщика разыгралась, и, чтобы доказать, что он не напрасно получает деньги, Шипов навыдумывал такое, что начальство перепугалось. Весной, писал сыщик, в Ясную Поляну были доставлены из Москвы «литографические камни со шрифтом и какие-то краски». На этих камнях предположено было печатать какие-то запрещенные сочинения.
Шипов указывал срок и место начала их печатания: в августе, в курском имении Толстого, куда тайно были перевезены «все эти камни и инструменты». В доме Толстого «из кабинета и канцелярии устроены потайные двери и лестницы, л вообще дом в ночное время всегда оберегается большим караулом…». Однако последствия были: Толстому пришлось закрыть школу и прекратить издание журнала «Ясная Поляна». А главное - с этих пор за писателем учреждается тайное полицейское наблюдение, и он до конца дней останется лицом поднадзорным. Но уже в это время в суждениях Толстого с большой силой прозвучит и другой мотив: интеллигенция должна не только учить народ, но и учиться у народа. В 1862 году он напечатал в журнале «Ясная Поляна» ставшую тогда же знаменитой статью «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят». И сегодня она поражает не только страстностью тона, с которой писатель защищает мысль о необыкновенной даровитости детей народа, но и проникновенным описанием процесса художественного творчества. Подробно и взволнованно рассказывая о том, как двое школьников - Федька и Сёмка - создавали повесть из крестьянской жизни, Толстой воссоздает картину зарождения «таинственного цветка поэзии». «Мне,- говорит писатель,- и страшно и радостно было, как искателю клада, который бы увидал цвет папоротника: радостно мне было потому, что вдруг, совершенно неожиданно, открылся мне тот фи-, лософский камень, которого я тщетно искал два года - искусство учить выражению мыслей».
Вначале ученики Толстого долго «не понимали главного». Они «не понимали искусства - красоты выражения жизни в слове и увлекательности этого искусства». Здесь Толстой дал одно из своих первых определений сущности искусства как «выражения жизни в слове» и одного из могучих средств «выражения мыслей» о жизни. Сочетание того и другого он всегда будет считать целью и смыслом художественного творчества. Писатель многое рассказал в статье и о своих поисках наиболее выразительных приемов и способов художественного воспроизведения реальной действительности. Сознание этого идеала, полагал Толстой, в ребенке сильнее, чем во взрослом человеке. И потому взрослые люди - воспитатели - только отдаляют ребенка от идеала, который от рождения живет в его сознании. И отсюда: «Идеал нага сзади, а не впереди»,- повторяет Толстой, утверждая, что «воспитание портит, а не исправляет людей». Это происходит оттого, что воспитатели лишают ребенка свободы. Для того и рассказал Толстой о своих учениках - Федьке и Сёмке,- чтобы подтвердить эти мысли. Стоило ему, педагогу Толстому, дать им полную свободу в создании повести из хорошо им знакомой крестьянской жизни, как они написали «прелестное, задушевное», «такое поэтическое произведение, которому подобного не было в русской литературе».
