Здесь и далее трагедия цитируется в переводе Н. Виль. Мария предстает все время разной — порывистой, встревоженной, гордо-спокойной, радостной, озабоченной судьбой других, торжествующей, раскаявшейся, исполненной надежд и распрощавшейся с ними. Из уст различных персонажей в ее адрес звучат различные оценки. Неоднозначность — определяющая черта ее характеристики. Неоднозначны возможности ее духовного развития. В ней смешано доброе и дурное. Ничто человеческое Марии не чуждо, она живая, и потому может быть разной, может меняться и меняется под воздействием пережитого.

Елизавета же не способна к изменению и развитию, ее внутренний облик статичен, мертвенно бездуховен. Не может быть мира между Елизаветой и Марией, они не могут дышать одним воздухом, существовать одновременно на Земле, потому что живое и мертвое несовместны. Таков наиболее широкий философский уровень контрастного противопоставления этих фигур. С исторической точки зрения Елизавета была более прогрессивной правительницей, чем Мария. С Елизаветой на смену феодальному самовластью пришла крепкая государственная централизация, поддерживаемая новым дворянством и нарождавшейся буржуазией. Новая политическая система утверждалась в жестокой борьбе со старой. Во времена Елизаветы процесс этот еще не завершился, во всяком случае у феодально-католических сил было еще немало сторонников. В драме Шиллера лорд Берли, ревностный проводник политики Елизаветы, предупреждает ее:

* …Разве ты
* Не знаешь, что не все британцы с нами?
* Антихрист римский много залучил
* На острове приверженцев усердных.
* Они — твои заклятые враги!
* Влечет их к этой Стюарт!

Независимо от того, повинна ли Мария в заговоре против Елизаветы, казнь ее была нужна Елизавете для укрепления власти, потому что имя Марии действительно было знаменем феодально-католической реакции. Так в истории, так и в драме. Но Шиллер с огромной силой обнажает при этом трагическое несоответствие между исторической необходимостью и человечностью. В его трактовке Мария — прекрасный человек, ставший жертвой деспотизма.

С развитием буржуазных отношений в Англии стали распространяться и буржуазные нравы: корысть, расчетливость, лицемерие, раболепство. Шиллер показывает, что эти нравы укорекяются и при английском дворе. Решая вопрос о виновности Марии, английские лорды мало озабочены истиной и справедливостью. И если их как-то волнует судьба государства, то только потому, что с нею связаны их собственные влияние и выгода. Исключение составляет только старый граф Шрусбери. Он один пытается пробудить в Елизавете терпимость, убедить ее помиловать Марию, не позорить себя насилием. Но Елизавете ближе непримиримость лорда Берли, настойчиво доказывающего ей, что само существование Марии ставит под сомнение ее, Елизаветы, королевские права.

Вполне в духе времени двурушничество и лживость графа Лейстера, фаворита Елизаветы, которого она когда-то пыталась навязать Марии в женихи. Лейстер без всякого смущения подписывает смертный приговор Марии. Узнав, однако, что Елизавета как будто склонна принять сватовство французского принца, он решает сделать ставку на Марию, надеясь на ее побег. Когда же эта надежда рушится и заговорщики попадают в руки властей, Лейстер, знавший о заговоре и одобрявший его, выдает себя за его разоблачителя и тем снова добивается утраченного было доверия Елизаветы, все-таки отказавшей французскому принцу. Именно из уст Лейстера в спорах о судьбе Марии звучит слово «выгода», убедительное для королевы Англии.

Берли, Лейстер — это те, кто входит в английский парламент, где сила торжествует над правом. Противопоставление «сила — право» — один из постоянных мотивов трагедии, слова эти звучат в ней часто. Елизавета старательно прячет насилие за видимостью права. Мария же ясно понимает, что между нею и Елизаветой идет «спор о силе, не о праве» и тщетно пытается отстоять свои права. Более всего властолюбие и холодная расчетливость присущи самой Елизавете. Она показана Шиллером как хитрый и умный политик, проводящий свою линию. Елизавета действует осмотрительно, умеет не дать себя обойти и ни при каких обстоятельствах не уступит своего главенства.

Стремясь избавиться от Марии, Елизавета заботится о том чтобы не повредить своей репутации в глазах современников и потомков, и потому предпочла бы тихо убрать Марию чужими руками. Она оттягивает казнь Марии, не давая на то прямого распоряжения, в расчете, что охрана поймет ее прозрачные намеки. Когда же казнь все-таки состоялась по подписанному ею же приказу, Елизавета, разыгрывая оскорбленную невинность, прогоняет от себя лорда Берли и отдает под суд смотрителя тюрьмы Дэвидсона, якобы нарушивших ее волю.

Совесть Елизавету не мучит. В этом она родная сестра Франца Моора из первой драмы Шиллера, «Разбойники», умевшего растягивать свою совесть как угодно. «Виновной опасней слыть, чем быть», — говорит она. В трагедии, в сущности, две финальные сцены. Первая — казнь Марии (она дается не в прямом изображении, а в потрясенном восприятии Лейстера, провожающего ее на эшафот) — завершает политическую линию сюжета. На этом уровне торжество Елизаветы безраздельно. Но Шиллеру важен не только внешний исход политической борьбы. За сценой казни следует многозначительный эпизод, посвященный моральным и фило-софско-нравственным итогам произошедшего. Они проясняются при сопоставлении этих двух сцен, вновь обнаруживающих и сближение, и противопоставление двух центральных образов.

Мария, идущая на казнь, окружена друзьями и тепло прощается с ними. Те, кто раньше трусливо оболгал ее перед судом, теперь раскаиваются и запоздало реабилитируют ее. Елизавета же остается одна, осуждаемая всеми. Граф Шрусбери, хранитель государственной печати, не желает больше служить Елизавете и возвращает ей свои полномочия, сопровождая это примечательной репликой: «Противница мертва. Теперь ты можешь Не ведать страха и не чтить святынь». Лейстер тоже навсегда покидает ее, отплывая во Францию, страну, враждебную Елизавете и дружественную Марии.

Драма Шиллера «Мария Стюарт» явилась первой художественной обработкой этого драматического сюжета, рожденного самой историей. Судьба шотландской королевы за время, минувшее с тех пор, не раз привлекала к себе внимание писателей. Но драма Шиллера остается непревзойденной по глубине и силе воплощения этой темы. С того времени, как шилле-ровская «Мария Стюарт» была впервые исполнена на сиене (это было в 1800 г. в Веймарском театре, в ту пору руководимом Гёте), ее ставили множество раз в театрах многих стран мира. Роль Марии была одной из лучших ролей великой русской актрисы М. Н. Ермоловой в Малом театре. В Московском Художественном театре Марию играла А. К. Тарасова. И сейчас в нашей стране «Марию Стюарт» ставят десятки театральных коллективов.